Мэрион Брэдли - Туманы Авалона [litres]

– И ты смеешь называть меня так? – с горечью спросила она и отвернулась. Артур положил руку ей на плечо и повернул Гвенвифар лицом к себе.

– Любимейшая моя госпожа и королева… какую боль я тебе причинил…

– Даже сейчас, – дрожа, сказала Гвенвифар, – даже сейчас ты думаешь лишь о том, какую боль ты причинил Моргейне…

– Неужто я могу радоваться при мысли о том, что причинил такую боль родной сестре? Клянусь тебе, я не знал, кто она такая, до тех пор, пока не стало поздно, а когда я узнал ее, она принялась утешать меня, словно я до сих пор оставался маленьким мальчиком, что сидел когда-то у нее на коленях… Думаю, если бы она набросилась на меня с обвинениями, – а она имела на то полное право, – мне оставалось бы лишь пойти и утопиться в Озере. Но мне даже в голову не приходило, что же я натворил на самом деле… Я был так молод, и нам со всех сторон грозили саксы, и битва шла за битвой…

Он беспомощно развел руками.

– Я пытался поступать так, как велела Моргейна, – помнить, что мы совершили это по неведению. Да, я думаю, что это грех, – но мы не стремились согрешить…

Он казался таким несчастным, что на мгновение Гвенвифар почувствовала искушение сказать то, что он хотел услышать, – что он и вправду не сделал ничего дурного, – обнять его и утешить. Но она не сдвинулась с места. Никогда, никогда Артур не приходил к ней за утешением, никогда не признавал, что причинил ей какой-то вред; даже сейчас он упорно настаивал, что грех, сделавший их бездетными, на самом деле вовсе и не грех; он беспокоился лишь о вреде, который он причинил этой проклятой колдунье, его сестре! Гвенвифар снова расплакалась и вместе с тем разъярилась – ведь Артур подумает, что она плачет от горя, а не от бешенства.

– Так ты думаешь, что причинил горе одной лишь Моргейне?

– Не вижу, чем это могло повредить кому бы то ни было еще, – упрямо произнес Артур. – Гвенвифар, это ведь произошло еще до того, как мы впервые встретились!

– Но ты женился на мне, не получив отпущения за этот великий грех, – и даже теперь ты цепляешься за свой грех, хотя мог бы исповедаться, и исполнить епитимью, и избавиться от кары…

– Гвенвифар, – устало произнес Артур, – моя Гвенвифар, если твой бог способен покарать человека за грех, совершенный по неведению, неужто он отменит кару лишь потому, что я расскажу обо всем священнику, и прочитаю молитвы, которые он велит, и не знаю, что там еще – посижу некоторое время на хлебе и воде…

– Если ты вправду раскаешься…

– О Господи! Ты что, думаешь, что я не раскаялся? – взорвался Артур. – Я раскаивался в этом каждый раз, когда видел Моргейну, все эти двенадцать лет! Неужто мое раскаянье станет глубже, если я расскажу обо всем священникам, которые только и желают заполучить власть над королем?!

– Ты думаешь лишь о своей гордыне, – гневно ответила Гвенвифар, – а гордыня – тоже грех. Если ты смиришься, Бог простит тебя!

– Если твой бог таков, то я не желаю его прощения! – Артур стиснул кулаки. – Я должен править королевством, а как я смогу править им, если буду становиться на колени перед каким-то священником и покорно выполнять то, что он от меня потребует в качестве искупления?! А о Моргейне ты подумала? Они и так уже обзывают ее чародейкой, распутницей, ведьмой! Я не имею права исповедаться в грехе, который навлечет позор и презрение на мою сестру!

– У Моргейны тоже есть душа, нуждающаяся в спасении, – отозвалась Гвенвифар, – и если народ этой земли увидит, что их король способен отринуть гордыню и смиренно покаяться в своих грехах, это поможет им спасти их души, и зачтется ему на небесах.

– Ты споришь не хуже любого моего советника, Гвенвифар, – со вздохом произнес Артур. – Я не священник, и меня не волнуют души моих подданных…

– Как ты можешь так говорить! – воскликнула Гвенвифар. – Ты – король этих людей, и их жизни в твоей руке, а значит, и их души тоже! Ты должен быть первым в благочестии, как был первым в сражении! Что бы ты подумал о короле, который посылает своих воинов в бой, а сам следит за ними с безопасного места?

– Ничего хорошего, – ответил Артур, и Гвенвифар, поняв, что одолевает, добавила:

– А что же ты тогда скажешь о короле, который видит, что его подданные идут путем благочестия и добродетели, и заявляет, что не намерен думать о собственных грехах?

Артур вздохнул.

– Ну почему это тебя так волнует, Гвенвифар?

– Потому что я не в силах думать, что ты будешь мучиться в аду… и потому, что, если ты освободишься от своего греха, Бог может послать нам детей.

Гвенвифар задохнулась и снова расплакалась. Артур обнял жену и прижал ее голову к своей груди.

– Ты и вправду в это веришь, моя королева? – нежно спросил он.

Гвенвифар вспомнила: однажды он уже говорил с нею так – когда впервые отказался идти в бой под знаменем Девы. А затем она восторжествовала и привела его к Христу, и Бог даровал ему победу. Но тогда она не знала, что на душе Артура по-прежнему лежит столь тяжкий грех. Гвенвифар кивнула и услышала вздох Артура.

– Значит, я причинил вред и тебе и должен как-то исправить это. Но мне кажется несправедливым ради этого навлекать позор на Моргейну.

– Опять Моргейна! – не помня себя от ярости, крикнула Гвенвифар. – Ты не хочешь, чтобы она страдала из-за тебя; она для тебя – само совершенство! Так скажи тогда: справедливо ли, чтобы я страдала из-за греха, совершенного ею или тобой? Ты так любишь ее, что заставишь меня до конца моих дней страдать от бездетности, лишь бы сохранить этот грех в тайне?

– Даже если я и виновен, моя Гвен, Моргейна ни в чем не повинна…

– Конечно, не повинна! – взорвалась Гвенвифар. – Она всего-то навсего служит этой своей древней Богине, а священники говорят, что эта Богиня и есть тот самый змей, которого Господь вышвырнул из райского сада! Она до сих пор цепляется за свои мерзкие языческие ритуалы! Да, Господь сказал, что те язычники, что не слышали слова Божия, могут спастись, – но Моргейна выросла в христианском доме, а потом обратилась к чародейству Авалона! И все эти годы при твоем дворе она слышит слово Христово – а ведь сказано, что те, кто услышат слово Христово, и не покаются, и не уверуют в него, те будут прокляты навеки! А женщины особенно нуждаются в покаянии, потому что именно через женщину в мир пришел первородный грех… – И королева разрыдалась, не в силах больше продолжать.

В конце концов Артур произнес:

– Так чего же ты от меня хочешь, моя Гвенвифар?

– Сегодня – святой день Пятидесятницы, – отозвалась Гвенвифар, вытирая глаза и стараясь сдержать всхлипы, – день, когда дух Божий снизошел на людей. Неужто ты пойдешь к обедне и к причастию с таким грехом на душе?

– Думаю… думаю, мне не следует так поступать, – произнес Артур. Голос его дрогнул. – Если ты и вправду в это веришь, моя Гвен, я не откажу тебе в этой просьбе. Я покаюсь – насколько я могу раскаяться в том, что не считаю грехом, – и выполню епитимью, которую наложит на меня епископ.