Мэрион Брэдли - Туманы Авалона [litres]

Прошло несколько часов. Моргейна по-прежнему не могла даже пальцем шевельнуть без того, чтобы все ее тело не пронзила ужасающая боль; и она почти радовалась этой боли. «Я никогда не смогу до конца освободиться от этой смерти, но руки Акколона чисты…» Моргейна взглянула ему в глаза. Акколон склонился над ней, смотря на нее с тревогой и страхом. Они ненадолго остались одни.

– Любовь моя, ты уже можешь говорить? – прошептал он. – Что случилось?

Моргейна покачала головой. Ей не удалось выдавить из себя ни единого слова. Но прикосновение Акколона было нежным и желанным. «Знаешь ли ты, что я совершила ради тебя, любимый?»

Наклонившись, Акколон поцеловал ее. Он никогда не узнает, как близки они были к разоблачению и поражению.

– Я должен вернуться к отцу, – мягко сказал Акколон. В голосе его звучало беспокойство. – Он плачет и говорит, что, если бы я поехал на охоту, мой брат остался бы в живых. Теперь он никогда мне этого не простит.

Взгляд его темных глаз остановился на Моргейне, и в них мелькнула тень дурных предчувствий.

– Это ты велела мне не ехать, – сказал он. – Ты узнала об этом при помощи своей магии, любимая?

Несмотря на саднящее горло, Моргейна все-таки заставила себя заговорить.

– Это была воля Богини, – сказала она. – Она не пожелала, чтобы Аваллох уничтожил все то, чего мы добились.

С трудом превозмогая боль, она шевельнула пальцами и провела по синему туловищу змеи, обвивающей руку Акколона.

Внезапно лицо Акколона исполнилось ужаса и благоговения.

– Моргейна! Причастна ли ты к этому?

«О, я должна была предвидеть, как он посмотрит на меня, если узнает обо всем…»

– Почему ты спрашиваешь? – прошептала она. – Я весь день сидела в зале, на глазах у Мелайны, слуг и детей, и ткала… Это была ее воля и ее рука – не моя.

– Но ты знала? Ты знала?

Глаза Моргейны наполнились слезами. Она медленно кивнула. Акколон наклонился и поцеловал ее в губы.

– Быть по сему. Такова воля Богини, – сказал он и ушел.

Стремительный лесной ручей нырял в расщелину между скалами и образовывал глубокую заводь; Моргейна уселась на плоский камень, нависающий над водой, и заставила Акколона сесть рядом. Здесь никто не мог их увидеть, кроме Древнего народа – а они никогда не предадут свою королеву.

– Милый мой, все эти годы мы трудились вместе; скажи же мне, Акколон, – что, по-твоему, мы делали?

– Леди, мне достаточно было знать, что у тебя есть некая цель, – ответил Акколон, – и потому я ни о чем тебя не спрашивал. Если бы тебе просто понадобился любовник, – он поднял взгляд на Моргейну и прикоснулся к ее руке, – нашлись бы и другие, более искусные в этих играх, чем я… Я люблю тебя всей душой, Моргейна, и… это было бы радостью и честью для меня, если бы ты просто искала у меня поддержки и нежности; но ведь ты не за этим призвала меня, как жрица – жреца.

Акколон заколебался; некоторое время он молчал, ковыряя песок носком сапога, потом произнес:

– Мне приходило в голову, что за всем этим кроется нечто большее, чем простое желание жрицы возродить в этой стране древние обычаи или твое стремление связать нас с силами луны. Я рад был помочь тебе в этом и разделить с тобою веру, леди. Ты воистину стала владычицей этой земли, особенно для Древнего народа, который видит в тебе олицетворение Богини. Но сейчас мне вдруг подумалось, сам не знаю, почему, – Акколон коснулся змей, обвивавших его запястья, – что вот это привязало меня к этой земле, что я должен страдать за нее, а если понадобится, то и умереть.

«Я использовала его, – подумала Моргейна, – так же безжалостно, как когда-то Вивиана использовала меня…»

– Я прекрасно знаю, – продолжал тем временем Акколон, – что древние жертвы не приносятся вот уж больше сотни лет. И все же когда на руках моих появилось вот это, – загорелый палец вновь коснулся змеи, – я подумал, что возможно, я и вправду один из тех, кого Владычица призвала к древней жертве. С тех пор прошло много лет, и мне начало казаться, что это была всего лишь игра воображения желторотого юнца. Но если я должен умереть…

Голос его постепенно затих, словно круги на воде тихой заводи. Стояла такая тишина, что слышно было даже шуршание какого-то жучка в траве. Моргейна не произнесла ни слова, хотя и ощущала страх Акколона. Он должен одолеть свой страх сам, без чьей-либо помощи, как это когда-то сделала она… и Артур, и мерлин, и всякий, перед кем вставало это последнее испытание. И если уж Акколону суждено столкнуться с ним лицом к лицу, он должен идти на это испытание добровольно, осознавая, что он делает.

В конце концов Акколон спросил:

– Так значит, леди, я понял верно – я должен умереть? Я думал… если уж и вправду требуется кровавое жертвоприношение… но потом, когда ее жертвой стал Аваллох…

Моргейна увидела, как у него на скулах заиграли желваки; Акколон стиснул зубы и с трудом сглотнул. Но она продолжала молчать, хоть сердце ее и разрывалось от жалости. Отчего-то вдруг в сознании у нее зазвучал голос Вивианы: «Придет время, когда ты возненавидишь меня столь же крепко, как сейчас любишь…» – и ее вновь захлестнула волна любви и боли. И все же Моргейна заставила себя отринуть чувства; Акколон был сейчас старше, чем Артур, когда тому пришлось пройти через обряд посвяшения в короли. Да, Аваллох действительно стал жертвой, и кровь его пролила сама Богиня – но одна кровь не искупает другой, и смерть Аваллоха не избавит его брата от обязанности взглянуть в лицо собственной смерти.

Наконец Акколон хрипло вздохнул.

– Что ж, так тому и быть. Я достаточно часто смотрел в лицо смерти в сражениях. Я клялся служить Богине и не стану нарушать своих обетов. Поведай мне ее волю, леди.

И лишь после этого Моргейна позволила себе сжать руку Акколона.

– Я не думаю, что она потребует от тебя смерти – и, уж конечно, не смерти на алтаре. Но все же испытание необходимо; а подобные испытания всегда осенены тенью смерти. Приободришься ли ты, если я скажу, что тоже прошла этим путем и взглянула в лицо смерти? И, однако, вот она я. Скажи: ты давал Артуру клятву верности?

– Я не принадлежу к его cоратникам, – ответил Акколон. – Увейн давал ему клятву, я же – нет, хотя охотно сражался на его стороне.

Моргейна рада была слышать это, хоть и знала, что сейчас использовала бы против Артура даже клятву товарищества.

– Слушай меня, милый, – сказала она. – Артур дважды предал Авалон; а править этой землей может лишь король, пришедший с Авалона. Я многократно пыталась воззвать к Артуру и убедить его сдержать клятву. Но он не желает прислушаться ко мне. Однако он до сих пор с гордостью носит священный меч Эскалибур и магические ножны, что я сработала для него.