Роберт Вегнер - Сказания Меекханского пограничья. Память всех слов

Вор замер, стиснув румпель так, что дерево затрещало. А потом его согнуло напополам: мощно, словно запряжка из четырех лошадей пыталась резко стащить его с лавки, руль повернул лодку боком к волне, девушка коротко вскрикнула, сидящий под мачтой Найвир наклонился, ныряя под пролетающий поверху бом, парус затрепетал, теряя ветер… Домах вскочил и двинулся к Альтсину с выражением беспокойства на лице.

А он видел все это и одновременно не видел. Не мог видеть, потому что глаза его были закрыты, но одновременно видел… знал, что происходит в лодке, благодаря каким-то чувствам, которых он даже не мог назвать. Видел, как Найвир перепрыгивает над ним и перехватывает руль, разворачивая их носом к волне, как Домах осторожно поднимает его и укладывает на бухту каната рядом с мачтой, а девушка… он видел ее лицо… уже видел, раньше… такой рисунок глаз, носа и бровей. И те слова, которые раздались. Чтобы не приходилось то и дело извиняться… Чтобы не приходилось… Не придется… не буду… Останься со мной… можешь отсюда уйти… ты не должен… не буду… извини…

Извини.

Он чувствовал его. Каждым нервом, каждой частицей тела. Реагвир, фрагмент его души, который получил самостоятельность и перестал уже быть Реагвиром, пробуждался и осматривался вокруг. Был словно… бабочка, пытающаяся выйти в мир. Что остается в личинке, когда бабочка распрострет крылья?

Нет.

Не-е-е-ет!

Он выгнулся, колотя затылком в борт. Изо рта потекла слюна, глаза его запали внутрь. Нет. Если хочешь – сражайся, рви мое тело в клочья, но ты меня не охватишь.

Ну же, сукин ты сын! Давай!

Его начала колотить дрожь, и вдруг раздался самый жуткий звук, какой он только слышал в жизни. Словно кто-то пытался испечь в медной трубе несколько котов сразу.

«Это я, – почти удивился он. – Это мое горло издает такие звуки. Странно, потому что я вот уже какое-то время не дышу». Удивительно ясные и спокойные мысли. Он почувствовал во рту и на лице кровь.

А потом что-то приподняло его вверх и обездвижило. Он дернулся, вернее, что-то дернуло им, но с тем же успехом могло попытаться вылезти из-под киля морского судна.

Мир закружился, обернулся несколько раз вокруг своей оси и провалился в бездну.

Очнулся Альтсин в лодке, укрытый пледом, но, несмотря на это, промерзший насквозь. Его мотало во все стороны, в ушах шумело, а рот наполняла горечь, густая, как корабельная смола.

Он не двигался.

Над ним было звездное небо, а в голове его – море, широкое и бурное; мир продолжал кружиться. Что случилось? Что с ним произошло?

Он откашлялся и сплюнул. Потом еще раз. Сильнее.

Кто-то оказался рядом, помог сесть, приложил к губами бутылочку с горьковатой жидкостью.

– Не спрашивай, что это такое, – зашелестел ему на ухо голос Найвира. – Йнао насобирала каких-то трав на этом острове и утверждает, что они тебя не убьют. Да и сама отпила немного этого отвара.

Несколько глотков измучили вора больше, чем если бы он единолично шел на веслах от самой Каманы. Он вздохнул и покачал головой, давая знать, что уже достаточно.

– Что случилось? – прохрипел он.

– Я думал, что это ты нам расскажешь. У тебя был какой-то приступ, Домах едва сумел тебя удержать, а ты чуть не захлебнулся кровью. Выглядело все скверно.

Альтсин осмотрелся. Каменистый пляж, какая-то возвышенность рядом, что-то, что могло быть либо усохшим деревом, вцепившимся в ее вершину, либо исключительно худым гигантом, засмотревшимся в горизонт.

– Где мы?

– На маленьком островке, где-то в миле от берега. Плыли половину дня в поисках места для безопасного ночлега. Могли бы прибыть и раньше, но решили не рисковать встречей с местными. Это кланы вырвыров, а они уверунков не любят. Я слабо говорю по-сеехийски, Домах не говорит вообще, а Йнао они наверняка бы сразу захватили в плен. В конце концов нам удалось высмотреть этот островок, и мы решили, что заночуем здесь и попытаемся поставить тебя на ноги.

Ему понадобилось некоторое время, чтобы понять, что это, собственно, значит. Островок, кусок скалы вдали от Амонерии, сейчас ночь, а ночью никто не плавает вокруг острова, если только нет большой нужды, а потому это наверняка безопасное место. Горячий отвар.

– Вы развели огонь, – сказал он.

– Маленький, в яме, выкопанной в земле на закрытой холмом стороне острова. Трудно вскипятить что-нибудь без огня.

– Где остальные?

– На другой стороне. Там не было места, чтобы тебя положить. Сумеешь дойти?

Это были очень долгие и мучительные тридцать шагов, и Альтсин бы их не одолел, если бы не Домах: вырос из темноты, словно кусок живой скалы, подхватил его и посадил на прикрытый пледом камень.

– Спасибо.

Тот лишь кивнул. Альтсин окинул взглядом их лагерь, все еще дымящуюся дыру в земле, несколько больших и малых камней, что выполняли роль сидений, и каменную стену за спиной гиганта.

– Я так понимаю, что мы и сегодня ночуем в лодке? – спросил он.

Йнао показалась из-за спины Домаха и подала вору миску с оловянной ложкой. Его вкусовые рецепторы распознали какое-то разваренное мясо и кашку из сухарей. Наверное.

– Ты болен, – заявила она равнодушным тоном.

Ему же этот тон не понравился. Энрох никогда не вспоминал о суевериях и предубеждениях сеехийцев насчет людей, больных странными хворями, но, когда они доберутся до места, одно слово девушки может решить вопрос о его жизни и смерти.

Потом он почувствовал устремленный на него взгляд монахов и понял, что придется ему обманывать не только ее.

– Да. Болен. – Он осторожно набрал еще одну ложку кашицы и сунул в рот.

Его желудок, как ни странно, не слишком-то сопротивлялся.

– Давно?

Лучшая ложь – та, у которой фундамент, стены, а то и крыша построены из правды.

– Несколько лет. – Он сглотнул, облизнул ложку и воткнул ее в еду.

– И оно всегда так? Тебя колотит, тошнит, из носа и ушей идет кровь?

– Нет. Такой приступ у меня впервые.

– Выходит, твоя болезнь усилилась?

– Выходит.

Сеехийка смотрела на него и молчала. Он знал, какой прозвучит вопрос, еще раньше, чем она открыла рот.

– Можно ли этим заразиться?

– Нет. – Он выгреб кусочек мяса, сунул в рот. – Это болезнь головы. Не зараза.

Неплохо. Он ответил на все вопросы и ни разу не соврал. Фундамент, как и было сказано. И он прекрасно знал, что имеет в виду девушка. О верности, которую сеехийцы выказывали в отношении к собственному клану, ходили легенды. Йнао скорее утопила бы лодку, чем принесла к своим какую-то эпидемию.

– Он говорит, – указала маленькой ручкой на Найвира, – в монастыре ты не болел.

«Думай, – подогнал он себя, – думай, дурень».

– В Камане… я мог предвидеть приступы. Чувствовал металл на губах, слышал странный шум, двоилось зрение. Тогда я сбегал… закрывался в комнате, привязывал себя к кровати и сжимал зубами кусок ремня. Никто не знал. На лодке… Трудно сбежать. Кроме того, вот уже месяц не было симптомов, и я думал, что выдержу дольше.