Сергей Руденко - Конунг: Вечный отпуск

С задумчивым видом осадный хевдинг сопроводил взглядом взмах воина в сторону общего кострища посреди бивуака, где в это время напивались семеро их отрядных подранков. В очередной раз подумал, насколько это все глупо, и снова подбодрил себя недавней мультцитатой.

— Ох и балбес, ты дружище! — едва слышно повторил он, доброжелательно хлопнул воина по плечу и решительно направился к лишь накануне поставленному шатру.

Тяга к отвлеченным умствованиям, надо признать, была свойственна Игорю в любом состоянии уже очень давно. И примерно лет пять назад, он для себя однозначно решил, что единственное, что журналистика по-настоящему тренирует в своих адептах — это интуицию. Особенно если ты практикуешь, какие бы то ни было виды репортажей. Живописуя социальные или экономические трагедии, кстати, люди подвергаются тому же воздействию. Тут — оговорка, там — перехваченный взгляд, потом попадается хвостик на первый взгляд случайного факта, и вот — бамс! — в голове сложилась внятная картина. Потом начинаешь «копать» уже целенаправленно, и догадываешься, что гений.

Вот и сейчас, с подчеркнутой небрежностью до половины всунувшись в свой личный цветник, парень с первого же взгляда однозначно понял, что его тут ждали. Пусть не именно в эту минуту, но девицы явно были абсолютно уверенны, что после пира ему мимо не пройти. Понимание этого, вдруг совершенно отрубило не свойственные времени комплексы, переселенца оставили морально-нравственные дилеммы и связанные с этим «страдания». А может просто усвоилась последняя партия выпитого? Кто знает.

«Ты глянь, — иронично улыбнулся он, — по-моему, эти поганки уже дерибанят мое имущество?! Какой опа-асный приз мне достался…»

Действительно, когда чуть более двух недель назад в осадный лагерь начали массово приводить полон, его сразу объявляли общей добычей, а потому почем зря таскать к себе в шатры женщин считалось как бы нельзя. Но тех, что постарше (например, 30-35-летние числились древними старухами почти при любой «сохранности»), продать за нормальную сумму надежды практически не было, и командиры сквозь пальцы смотрели на подчиненных, которые за кувшин хорошего вина или свежего пива «договаривались» с охраной.

Конечно, такие сделки не стали массовыми, но и не были какой-то редкостью. Большинство все же предпочитало решать проблемы воздержания в налетах на небольшие селения и поместья горцев. Власть над жизнью и смертью жителей взятого штурмом селения, всегда была немаловажным двигателем войны.

Игорь предпочитал не думать о том, что из накопившихся сейчас шести-семи сотен пленных, как минимум три четверти были женщинами и девушками, многие из которых насиловались не по одному разу. Обычно этой участи избегали только девственницы, из-за того, что такая особенность в «характеристиках» несколько повышал их стоимость. Хотя разгоряченные дракой мужчины, естественно, не всегда логичны.

Так получилось, что бывший землянин не участвовал ни в первом, ни во втором… общественных процессах. Из-за подготовки к штурму ходить в набеги было попросту некогда, а пользоваться другим вариантом — брезговал. Поэтому внешность выбранных им призовых красавиц врезалась в память намертво. И сейчас бывший репортер не мог не отметить явные ее изменения.

Наверное, не юный, но очень чуткий к словам нанимателя Карл, который присматривал за отрядным имуществом, слышал поручение снабдить девиц «всем необходимым». Логично, что, не мудрствуя лукаво, он распахнул для них сундуки с дорогой одеждой из персональной доли командира. Никаких других женских шмоток, в образовавшемся у них обозе, все равно не было.

Парень вспомнил даже очень узнаваемый пояс, плотно вышитый бисером и снабженный симпатичной серебряной пряжкой и несколькими кольцами из того же металла, для огнива, небольшого столового ножа, кошелька или чего там еще. Он украшал костюм старшей из девушек, имя которой Игорь пока не знал. Судя посвежей царапине и небольшой припухлости на левой щеке, дележка проходила по непарламентским процедурам.

«Ну, или наоборот», — усмехнулся он, и окончательно вошел в шатер, запахнув за собой полог.

Если в первое мгновение постоялицы замерли, сведя на вошедшем четыре пары испуганных, удивленных, как минимум — растерянных, но точно очень симпатичных глаз. Стоило ему распрямиться, как девушка вскочили и, изобразив что-то вроде неровного, но общего ряда, склонились, уткнувшись глазами в ковер.

Будь в землянине чуть больше солдафонства, он бы конечно, обратил внимание, что девицы выстроились еще и совсем не по росту, но зрелище в колеблющемся пламени светильника, подвязанного к отдушине над чуть теплящимся очагом, было слишком увлекательным.

Что скрывать: даже непогрешимые коммунисты и конченые либерал-демократы время от времени в глубине души мечтают, чтобы утром их приветствовали словами «Барин, кушать подано!» По отношению к красивым или хотя бы просто очень молодым женщинам, все мужчины немного «сатрапы» и «угнетатели». Чаще всего, к сожалению, несостоявшиеся, но уж в душе — точно. Пусть иногда в тайне даже от самих себя. Поэтому выждав еще довольно длинную паузу, пока с удовольствием любовался, Игорь подтянул к себе один из четырех небольших окованных медью закрытых ящиков, скорее — сундуков, — и сел на него, оказавшись почти на одном уровне с четырьмя склоненных головками.

— Труда!

— Да, мой господин? — выпрямилась та, в волнении, сцепив руки на поясе.

— Сообщи своим «подругам», — проговорив это определение, он снова усмехнулся, рассмотрев пару свежих, чем-то замазанных царапин, на лице переводчицы, — пусть сядут. Ты тоже присядь!

Прозвучала негромкая сбивчивая фраза, и девушки, опустились сначала на колени, а потом, как какие-нибудь дисциплинированные буддийские монахи, — на чуть разведенные пятки. Теперь Игорь снова оказался под прицелом четырех пар темных глаз. При слабом освещении в шатре особенных нюансов в этом плане было не видно, но ему показалось, что у самой юной и хрупкой они скорее темно-зеленые.

— Сейчас, когда я буду останавливаться, ты станешь переводить мои слова остальным. Хочу предупредить, что если что-то сильно «напутаешь», позже это все равно станет известно, и… я буду очень недоволен!

— Господин… — испуганно вскинулась Труда, но ее остановила поднятая ладонь.

— Я просто хочу, чтобы ты это понимала, — уточнил он. — Теперь слушай! Надо мной нет господина, и вы — принадлежите только мне. Я решу вашу судьбу позже. Пока не знаю, когда это произойдет, но даже если я продам кого-то из вас, ваши новые хозяева будут из народа фризов. Поэтому учите этот язык, и ваша судьба будет чуть лучше, чем мола бы. Тебе Труда, приказываю по возможности помогать в этом! Еще знайте: запрещаю скандалить и драться между собой! Увижу — прикажу побить палками всех, не особенно разбираясь. Хотя обещаю, что шанс на справедливость у вас будет. Если не вынудите меня к другому, то обещаю быть добрым и милостивым!