Сергей Руденко - Конунг. Вечный отпуск (СИ)

Полдень. Степная оконечность Врат батавов

Визгливые аварские свистки ожили, где-то позади напирающего строя кочевников, мгновенно были подхвачены предводителями малых отрядов, и вся масса измотанных многочасовым боем врагов, дружно отхлынула, нет-нет да теряя бойцов от стрел, торопливо бросаемых в спину. Предводители степняков наконец-то согласились, что и в этот раз им не прорваться за торопливо собранные, и такие, на первый взгляд, ненадежные, укрепления.

Пластинчатую броню богатых воинов и их многочисленных телохранителей не так уж и просто пробить обычной пехотной стрелой. Но основную массу спешившихся конников, прикрытых лишь халатами да небольшими дисками плетеных щитов, фризы поражали без труда. Конечно, не каждый оперенный снаряд свалит взрослого мужа, да и большинство подранков родичи успевали подхватить, но случалось это не всегда.

Стоило врагу выйти за пределы стрельбы, как обороняющиеся взорвались торжествующими и оскорбительными криками. В наступившей через некоторое время тишине, раздался голос хёвдинга, как раз и наладившего здешнюю оборону:

- Получили, «tvari suetlivye»?! – подвел своеобразный итог сражению, явно довольный происходящим, высокий и крепкий мужчина.

Откинув вверх тигриную личину шлема, он снял его с взмокшей головы, и подставил солнечным лучам счастливое, лишь чуть тронутое загаром лицо. Дальше команды были уже привычные, и среди них не встречалось незнакомых слов:

- Первая и вторая дюжины – сдвинуть решетки и обобрать брошенные тела, вторая и третья – на ремонт частокола и ловушек. Раненных - обиходить и в лагерь. Остальным - дозволяю отдыхать!

Зазвучали приказы младших командиров, и все занялись порученным, или устало побрели от укреплений. Жаркое летнее светило висело в зените, и до следующей атаки у них было не так уж много времени.

Воины давно привыкли, что забывшись, хёвдинг может кричать непонятное, да и ведет себя нередко, скорее, как аварский тойон.

Это их богато украшенные и щедро бронированные предводители, предпочитают, на своих высоких скакунах, до последнего оставаться в задних рядах, высматривая дрогнувшие отряды, разрыв в строю или иные проявления слабости. И лишь почувствовав «верный» шанс, сомкнув строй конных телохранителей и младших вождей, они бросаются вперед, пришпорив коней для сокрушительного удара длинными пиками. У фризов все не так.

Даже самые родовитые предводители ивингов, гутонов, токсандров, кинефатов или тубантов, редко, когда не становятся в стену щитов или на острие атакующего клина. Как и все другие, гордящиеся особым положением среди соплеменников. Недаром, даже само название благородного состояния «иэрсте рей», на «фриза» означает «первый ряд». И этой святой, но смертельно опасной привилегией, гордятся все благородные, как «по рождению», так и «по чести».

Выходцы из знатных семей, уже появляются на свет с мыслью о том, что ни однажды, если будут добры боги, им нужно будет нанести или принять первый удар врага. Для добившихся рискованного права собственной доблестью и умениями, это достижение становится первым шагом, как к возвышению рода, так и к ранней смерти на поле боя.

Старики рассказывают, что когда-то в этом была простая мудрость. Только предводитель, его родня, дети и самые удачливые из соплеменников имели сберегающие в бою шлем и кольчугу, могли купить грозную секиру или быстрый меч. Остальные обходились кожаными шапками, щитами и копьями, да теми ножами, что накануне дома резали овец или коз. В те забытые времена, таны и ярлы были не только знаменем племени, но и стеной на пути вражеских стрел и камней.

Теперь даже отрок из самой бедной семьи, выживший пусть лишь в одной-двух битвах или набегах, почти всегда мог нашить несколько железных или бронзовых пластин на самые уязвимые места, имел неплохой шлем, и мог позволить себе, хотя бы легкий топор вдобавок к копью и ножу.

И тогда, и сейчас, фризы знали и любили луки, некоторые прибрежные роды тренировали умение метнуть камень пращей, однако победу в бою всегда выясняли, сойдясь лицом к лицу. Как клещи, впившиеся в огромный и сказочно богатый обоз степняки, были совсем иными.

Бившиеся с аварами много лет, батавы помнили, как поначалу, многие их отряды вырезали, ни разу не дав взмахнуть клинком. Встретиться с врагом взглядом накоротке, их соплеменники успевали только перед смертью, когда юркие конные-лучники спешивались, чтобы добить раненных. В остальное время пришельцы предпочитали засыпать пеших врагов стрелами ночью и днем, да изредка таранить неожиданными ударами знатных копейщиков на быстрых и сильных скакунах.

Восемь лет назад, призвав все, помнящие о родстве прибрежные племена, батавы не разбили, но заставили отступить настырных недругов. Союзники разошлись, поделив брошенный богатый лагерь, но ненависть к давним врагам, а во многих семьях еще и завет кровной мести, остались.

И вот уже третий день они щедрой рукой платили за былые обиды…

Родители Игоря появились на свет, встретились и завели сына еще при советской власти, а потому не могли не попасть под влияние главного завоевания СССР – внутренней беззаботности. Глупо отрицать, что умершая страна давала людям право взрослеть и созревать как личность, параллельно с выполнением множества социальных функций. Даже таких важных на продолжении тысячелетий, как создание семьи или воспитание детей. Да, Страна Советов любила лазать мозолистой рукой в твои личные дела, но очень трудно и было что называется пропасть в одиночестве. В этом, наверное, и заключалась главная трагедия развала Союза, когда миллионы очень немолодых людей оказались просто не готовы остаться один на один с непридуманной необходимостью выживать.

Но это случилось несколько позднее, а вот когда женщина с тягой к фронтальному лидерству и мужчина, предпочитающий роль серого кардинала, только создали семью, характеры пассионариев не могли не высекать искры друг из друга. В итоге первенец уже в садике абсолютно перестал поддаваться всяческой ажитации, да и любым другим внешним эффектам. Правда, нельзя не отметить, только покинув стены тихой сельской школы, ему стало понятно, что лучше всего это колдунство защищает от скандалисток.

Чуть позже, парень осознал, а в гормонально нестабильной юности смог и облечь в слова другой продукт как прямого, так и ненамеренного семейного воспитания. В стрессовых ситуациях он не впадал в ступор и не начинал необдуманно вздрагивать рефлексами. Его сознание, как бы расширялось и принималось наблюдать за происходящим «со стороны». Тело при этом без сбоев выполняло сигналы по сокращению или расслаблению необходимых групп мышц, и умудрялось без писка и взвизгов подавать воздух в диафрагму. Если нужно было драться – он дрался, если достаточно было ответить иронично - острил. Даже всплеск адреналина, после которого сердцебиение учащалось, поры расширялись и прочие постэффекты, приходился в основном на время после «ситуации».