Александр Золотько - Молчание бога

Солнышко краем глаза заметила, как напряглись скулы у Корня. Солнце безнадежно запуталось в тумане, и Корень мог вот так свободно стоять, сдвинув с головы капюшон. Он мог бы снять даже свои перчатки и взять ее за руку, подумала Солнышко. Но перчатки он не снимал.

– Я знаю, почему аббат только Корню приказал уходить в новый монастырь, – еле слышно сказала Тень.

Может быть, она боялась, что ее услышит аббат, или просто не хотела тревожить задремавшие скалы, но говорила Тень тихо.

– Мы все время вместе, – продолжила Тень. – Мы знаем, когда Корень идет на колокольню. И теперь звон не настигает нас внезапно. Наверное, это плохо. Наверное, это может помешать...

– Чему? – быстро спросила Солнышко. – Чему помешать? Нашим мучениям? Я здесь меньше, чем вы. И что, вам легче? Вы не так страдаете, как в первый свой день?

Снизу, со двора, послышались голоса и стук молотков. Часть монахов готовилась к отъезду.

– Если я попрошу аббата, чтобы он... – Корень потер руки, словно ему было холодно даже в перчатках.

– Я боюсь отсюда уходить, – сказала Солнышко. – Мне страшно здесь оставаться, но уходить еще страшнее. Я привыкла, что эти стены...

– Но мы же не настоящие монахи! – выкрикнул Корень. – Ведь мы можем быть вместе. Мы только должны захотеть!

Хотеть-хотеть-хотеть – засмеялось было эхо, но захлебнулось туманом.

– И ты знаешь, кем станут дети упыря и оборотня? – спросила Тень тихим-тихим голосом. – Ты готов взять на себя ответственность перед ними? И перед теми, кого они убьют? И кого вы убьете вместе с Солнышком?

Ветер усилился, туман космами поплыл перед монастырской стеной, грозя разорваться.

– Надень капюшон, – сказала Солнышко. Корень надвинул капюшон, прикрывая лицо.

– Мне пора, – сказал Корень. – Колокол. Он быстро спустился со стены.

– Давай отойдем от края, – предложила Тень. – Чтобы, когда ударит колокол, не упасть...

– Иногда мне кажется, что лучше было бы умереть, – сказала Солнышко. – Где-нибудь на рыночной площади. Или в деревне, с колом в груди.

– А мне иногда кажется, – еле слышно, одними губами, проговорила Тень, – что все мы умрем. Скоро.

Солнышко медленно спустилась по лестнице, и Тень так и не поняла, услышала Солнышко ее последние слова или нет.

Тень тяжело вздохнула. Ей не казалось, что ко всем им приближается смерть. Она знала это наверняка.

Смерть таилась в пропасти. Плавала среди прядей тумана, прикидывалась ветром, чтобы еще раз ощупать лица тех, кто скоро станет ее добычей.

Тень была ведьмой. Она не знала, как открывается ей будущее, но она знала, что будущее открывается, почти никогда не оставляя выбора. Хотя на этот раз выбор был. Либо умрут они все – здесь, либо смерть выплеснется наружу и затопит собой все до горизонта.

Смерти и судьбе было угодно поиграть, предоставив смертным иллюзию выбора.

А наемника Ловчий отпустил живым. И даже немного удивился, что сделал это.

С другой стороны... Разве наемник виноват, что повадился этот странный мужик шляться на стоянках между кострами, вслушиваясь в чужие разговоры? Чего только не услышишь в ночном лагере... о Четырех всадниках можно услышать, о конце света, который вот совсем скоро, или о Прекрасной принцессе и о драконе, который заточил ее в замке. И о доблестном рыцаре, который принцессу освободил. Совсем новая история, а оттого часто повторяемая. Даже вон у рыцарей музыканты каждую ночь наяривают одно и то же...

...И бой длился с утра до вечера. Доблестный рыцарь сражался и победил. А прекрасная принцесса спустила с башни свои золотые волосы, по которым, как по шелковой лестнице, рыцарь поднялся к возлюбленной...

Едет днем рыцарь и бубнит про себя новый мотивчик про полученный замок и завоеванное сердце.

У костров наемников разговоры попроще. И правды в них больше. Тупорылые крестьяне, что в пехоте, они о чем треплются? О скотине своей, дома оставшейся, о налогах, о том, как добрый разбойник... Прикинь – разбойник – добрый. Как этот разбойник за Каналом повадился отобранное у богатых бедным раздавать.

А наемники – они в жизни повидали много чего... Им придумывать не надо. Им, наоборот, – иногда лучше язык за зубами подержать. Да как удержишь, если разговор пошел и все вроде свои.

Вот и в ту ночь.

– Прикинь, – сказал Дрозд приятелям, сидевшим у костра. – Это, значит, черный крест у них за символ был. Это значит, что каждый, кто такой крест носит, может любого убить – бабу, ребенка, даже благородного рыцаря. Захочет меч испытать – вжик. Точно вам говорю. Хорошо, что мы гнездо их выжгли...

– Ни хрена, – не согласился с ним приятель. – С черным крестом – это рыцарский орден. Лет уж десять как основан. Из этих...

Наемник махнул рукой куда-то на запад.

– Рыцари, у них черный крест на белом плаще. Они...

– На белом плаще... – передразнил его Дрозд, – Что ты понимаешь! То орден, а это Черный крест... Они, может, и орден такой придумали, чтобы символ отобрать и на доброе дело направить. Язычников, там, искоренять, в правильную веру обращать... А сам Черный крест...

– Это Охотники, – вмешался кто-то из наемников сидящих в стороне, вроде из северян, Дрозд не разобрал. – Это они знак Черного креста...

– Охотники – носят серебряный крест. Вон, даже здесь есть несколько. Видел того, одинокого?

– Который рожу от нас воротит? В коричневом плаще?

– Ну да, который как раз в утро перед выходом появился. Будто его только и ждали.

– Ты бы рот закрыл... Мы в дозоре когда были, он на нас выехал. Мы только-только прибрали трех купцов с поляны, как он выехал... Один. Ты много видел народу, что в одиночку по лесам шляется? И вот тебе крест святой – он нас всех увидел. Сквозь деревья прямо... На меня когда двинулся, я чуть в штаны не наложил. Лицо такое... Ну – Охотник, одним словом.

– Ловчий, – сказал другой наемник. – Я потом услышал, как его называли, – Ловчий. И не сразу сообразил, что это тот самый...

– Это тот, что у Серого леса...

– Тот самый.

– И что ж ты, придурок, молчал? А если бы он услышал, как мы тут о нем...

И вдруг из темноты – голос:

– Услышал. Не повезло вам.

И выходит, значит, тот самый Ловчий, и хвать за ворот Дрозда... И ведь что странно, о Ловчем говорили другие. Дрозд об Охотниках знал мало, только недавно с Запада пришел с отрядом, потому молча ждал, когда приятели замолчат и можно будет продолжить. А тут – боль в горле, и какая-то неодолимая сила поволокла беднягу прочь от костра.

– Ах ты ж, мама... – протянул кто-то из наемников, но вдогонку никто не кинулся.