Александр Прозоров - Бремя богов

Весьма богатый наряд для нелюдимого отшельника!

– Я знаю, – согласился с его утверждением Золотарев.

– Тогда ступай, откуда пришел, – мужчина указал острогой с костяным зазубренным наконечником на обрыв.

– Да не вопрос! – рассмеялся колдун. – Сейчас уйду. Но сперва хочу задать один вопрос… Ты любишь свою мать?

Острие охотничьего копья тут же ощутимо впилось ему в горло.

– Что же вы все так одинаково на самые невинные вопросы реагируете? – немного отполз чародей. – Хорошо, можешь ничего не отвечать. Просто выслушай. Тебя зовут великий Горват, ты сын Орея и его несчастной смертной служанки, сосланной на этот остров. Она провела здесь двадцать лет, посвятив себя тебе, твоему спасению и твоему благополучию. Она отдала тебе всю свою жизнь, ибо жизнь смертных коротка и теперь ее больше уже ничего в будущем не ждет. И насколько я знаю, судьба у нее сложилась очень и очень тяжелой.

Давление на острогу стало сильнее, и Степан отполз еще немного. Однако продолжил:

– Великая Макошь вспомнила о вас, когда от нее отвернулись все сварожичи. Ей понадобился крепкий воин, и ты оказался ее последней надеждой. Она направила тебя воевать против скифов, но битвы не случилось. Великая Купава смогла закончить древнюю войну дружеским союзом. Сражаться стало не с кем, и вас с матерью вернули сюда. Тебя – куковать вечность. Твою маму – догнивать свои последние дни.

– Тебе так хочется умереть, смертный? – сквозь зубы выдавил сторож священного острова.

– Я хочу спасти твою мать, великий Горват! Я хочу, чтобы она провела остаток своих лет в почете и уважении, в покое и сытости, в богатстве, достоинстве, окруженная любовью. Не гнила последние годы жизни в одиночестве, в холодной грязной избушке без нормальной печки и с земляным полом, а отдыхала в теплом и богатом светлом дворце. Я смогу это сделать, если ты согласишься сразиться с далеким неведомым врагом ради благополучия своей матери. Подумай над моими словами, великий Горват! Скоро я вернусь за ответом. Хорошо подумай! Ты ведь любишь свою мать? А сейчас… Убери острогу. Я прыгну туда, откуда пришел.

Сын великого Орея отступил. На его глазах гость распрямился, сладко потянулся – и нырнул с обрыва прямо в камни.

Испуганно охнув, великий Горват качнулся вперед – и увидел, как скалы всплеснулись, пропуская мужчину в себя, в свою черную глубину.

– Вот это да… – ошеломленно сглотнул пастух священных оленей.

– Сам горжусь, – прошептал колдун, стоя за его спиной. – Но лазить туда-сюда через воду так утомительно! А у тебя, я знаю, где-то на острове заныкано хорошее древнее зеркало…

Невидимый гость повернулся на пятках, огляделся, почесал в затылке.

– Где бы я сам спрятал такое сокровище? Наверное, дома… – Золотарев, негромко насвистывая, прогулялся до крытых камышом избушек, заглянул в одну, другую, ничего не нашел. Снова почесал в затылке и обратил внимание на узкую, но хорошо натоптанную тропу, уходящую через поляны к дальним скалам. – Интересно, и куда же вы здесь так целеустремленно гуляете?

Колдун пробежался через остров, поднялся на дальний уступ.

Тропинка упиралась в высокую стену из серого камня, отполированную до зеркального блеска. Настолько тщательно, что он увидел отражение молодого мужчины: плечистого, поджарого, с короткими серыми волосами, одетого в голубой замшевый костюм.

– Однако, совсем выцвели, – пригладил он голову. – Пора снова брить. И подбородок, похоже, тоже. Однако, я взрослею. Пора заканчивать с приключениями. И остепеняться.

Воспитанник древнего братства подмигнул своему отражению и шагнул ему навстречу…

Как обычно, жизнь в оазисе оказалась вовсе не такой, как ожидал воспитанник братства. Никто не возделывал здесь никаких грядок – на здешних просторах росли персиковые сады, финиковые пальмы, виноградная лоза. Все, что требовалось от земледельцев – так это постоянно их поливать, черпая воду из реки и разливая ее в длинные канавы, расходящиеся по всей долине. Старое доброе деревянное колесо с глиняными черпаками крутилось днем и ночью, и в нем постоянно шагали трое крепких работников – чем тяжелее, тем лучше.

К счастью, по большей частью этим хлопоты с сельским хозяйством и заканчивались.

Урожденные аркаимцы, выросшие среди шахт и плавильных печей, быстро нашли руду, управились со обустройством мастерских и вскоре первые плавки потекли в формы из утрамбованного песка, зачиная славу Казвина – столицы звонкой серебристой меди, лучшей на всем обитаемом востоке!

Из подсохшего леса постепенно выросли дома – с глухими наружными стенами, стоящими кругом жилыми помещениями и просторными дворами в центре, по краю которых постоянно журчал текущий к виноградникам ручей. В общем – все выглядело так же, как в родном Аркаиме, просто сильно меньше размерами. И только во дворце Степана Золотарева в центре двора имелся прямоугольный пруд, выложенный известняком, над которым плелись по натянутым веревкам густые виноградные лозы!

Колдун не стремился как-то особо выделиться. Хватало того, что он жил со своей женой в отдельном доме, не деля его с полусотней соседей. Но, увы – чародей так и не смог обзавестись настоящим зеркалом. Приходилось выкручиваться тем, чем получалось…

При всем своем старании, создать культа солнцепоклонников воспитанник братства так и не сумел. И Заратустрой Степана тоже никто не называл. К нему прилипло данное триединой Гекатой прозвище Скитальца, с которым колдун вскорости свыкся.

Уж лучше быть Скитальцем, нежели Старым или вовсе Безродным!

Зато во всех трех выстроенных в оазисе святилищах бывшие степняки молились именно ему, спасителю, сохранившему побежденным жизнь и подарившему им новый дом.

Ему молились – а большего новоявленному богу и не требовалось.

Однажды в Казвин пришла зима – выпал густой липкий снег, покрывший улицы, дворы и крыши вязким слоем по колено толщиной. Спустя неделю он растаял – и воспитанник братства решил, что это следует считать весной. Степан закутался в плащ, сделал себе водяное зеркало и нырнул в него – выйдя на залитый ослепительным солнцем скалистый уступ.

Дыхание тут же перехватило от жгучего мороза, на щеки упали несколько мелких снежинок. А вокруг, насколько хватало глаз, лежало искрящееся белое одеяло – ровное до изумления и не тронутое нигде никакими следами.

Золотарев, нащупывая под толстым настом тропинку, спустился к поляне, на которой сын великого Орея, скинувший одежду, решительно орудовал деревянной лопатой, вычищая снег. Шел через снежное поле змейкой – и раскидывал толстое искрящееся одеяло далеко в стороны, насколько хватало его божественных сил.