Майкл Муркок - Сага об Элрике Мелнибонэйском

Украденные сны

Меня зовут Ульрик фон Бек, и я — последний в роду графов фон Бек. Родился и вырос я в городке Бек, в Саксонии, в начале столетия. Здоровьем я никогда не отличался; мало того, мою жизнь омрачало наше фамильное проклятие — альбинизм.

Моя матушка умерла родами. Отец погиб в призрачном огне, уничтожившем башню нашего замка. Мои братья были все намного старше и находились за границей на дипломатической службе, так что на мою долю оставались домашние дела. Меня учили править нашими владениями мудро и справедливо, учили сохранять status quo в лучших традициях лютеранской церкви. И еще — исподволь советовали не появляться на людях чаще, чем это необходимо, не смущать их своими алыми глазами и мертвенно-бледным цветом лица. Я смирился с таким положением и тем самым обрек себя на добровольное домашнее заключение. Впрочем, не я первый: подобной участи не избежали многие из моих предков. Сразу вспоминаются жуткие истории про близнецов-альбиносов, родившихся у моей прабабушки…

Разумеется, поначалу приходилось тяжко, но в юношеские годы я стал постепенно забывать о своем печальном уделе: в местном католическом священнике я нашел друга и интересного собеседника, кроме того, я всерьез увлекся фехтованием. С фра Корнелиусом мы встречались утром и обсуждали богословские догматы, а днем я самозабвенно сражался на шпагах и мечах. Утонченное и опасное, искусство фехтования требовало полной сосредоточенности, на мучительные размышления о жестоких капризах судьбы не оставалось ни времени, ни сил. Заметьте, я говорю именно об искусстве фехтования, а не о тех потешных поединках, которыми похваляются всякие нувориши и бюргеры с претензиями на аристократизм, и для которых в Гейдельбергском университете даже составили глупейший кодекс чести.

Ни один истинный поклонник боя на мечах не станет участвовать в этих вульгарных поединках. Я быстро освоил азы искусства и, льщу себя надеждой, вскоре вырос в настоящего мастера. Более всего меня привлекали бои до гибели одного из противников.

Энтропию я всегда считал единственным врагом, с которым стоит сражаться; по мне, победить энтропию означало достичь компромисса со смертью, которая торжествовала во всех конфликтах испокон веку.

Пожалуй, нужно сделать маленькое отступление и сказать несколько слов о моем решении посвятить жизнь борьбе за недостижимое. Наверное, это решение было самым разумным, самым подходящим для аристократа-изгоя, воспитанного в идеализме предыдущих веков, презираемого современниками и внушающего страх даже собственным слугам. Для человека, привыкшего много читать и много размышлять. Но мое уединение вовсе не означало, что я не следил за происходящим в стране. Я прекрасно знал, что за толстыми стенами замка Бек, в моей многострадальной Германии, звучат напыщенные речи, оболванивающие нацию и заставляющие ее вновь грезить о войне. То есть — о самоубийстве.

Словно подчиняясь некоему инстинкту, уже в молодые годы, вскоре после школьного путешествия по Нильской долине и другим знаменитым местам, я увлекся археологией, погрузился с головой в изучение древностей.

Моему интересу немало способствовал дом — старинный замок, который многажды перестраивали, добавляли к нему флигели и подсобные помещения. Он возвышался над пастбищами и лесистыми холмами будто могучее дерево, окруженный кипарисами, тополями и ливанскими кедрами, которые мои предки-крестоносцы привезли из Святой Земли, и саксонскими дубами, в которых, как гласили легенды, обитали души моих еще более ранних предков, сливаясь воедино с родимой почвой. Мои предки сперва сражались против Карла Великого, потом примкнули к нему. Двое из них бились бок о бок с Роландом в Ронсевальском ущелье. Другие были ирландскими пиратами, третьи служили Этельреду Английскому…

В искусстве фехтования меня наставлял старый фон Аш, которого мои братья прозвали Орехом, — маленький, смуглый, весь какой-то сморщенный. В его семье все мужчины были кузнецами и отменными бойцами на мечах — с тех самых пор, как основатель рода фон Ашей выковал первый бронзовый топор. Старик любил меня и охотно делился своими познаниями, которые я жадно впитывал, и своими приемами боя, которые я мгновенно перенимал. Что бы он мне ни показывал, я не отступался, пока не осваивал этот прием. Фон Аш часто говорил, что во мне словно воплощается вековая мудрость его рода.

Впрочем, в этой мудрости не было ничего необычного, если хотите, экзотического. Фон Аш отнюдь не поучал меня, он давал советы, которые — думаю, он поступал так сознательно — проникали в меня тем глубже, чем более они отвечали моей любви ко всему сложному, утонченному, символическому. Эти советы походили на зерна, брошенные в плодородную почву: если за ними ухаживать, они неминуемо должны были прорасти. В том и заключалось наставничество фон Аша: ученик со временем начинал верить, что достиг всего самостоятельно, что он просто откликнулся на вызов, а учитель в лучшем случае подсказал, что надо довериться интуиции.

Именно мой наставник поведал мне о песни клинка.

— Прислушивайся и услышишь, — говорил он. — У каждого великого меча — своя собственная песнь. Когда услышишь ее, когда разберешь слова, вы с мечом станете одним целым, и ты сможешь сражаться им, ибо эта песнь — самая суть клинка. Меч куют не для того, чтоб он висел на стене, не для того, чтобы поднимать его над головой в знак победы; нет, меч рубит плоть и кости, меч убивает. Он не символ мужества, не свидетельство вступления в зрелый возраст; он — орудие смерти. И смерть, которую он несет, справедлива далеко не всегда. Если ты не согласен с этим, сынок, — а не соглашаться ты вправе, ведь даже прописную истину можно оспорить, — тебе не следует вообще браться за меч. Бой на мечах — подлинное искусство, однако поединок должно вести до смерти, иначе искусство выхолащивается.

Я не сомневался, что для моего клинка Равенбранда, фамильной ценности, переходившей из поколения в поколение, битва с энтропией — его истинное предназначение. Этот клинок принадлежал нашему роду с незапамятных времен, но лишь немногие среди моих предков выказывали интерес к черному мечу, по лезвию которого струились рунические надписи. Для большинства фон Беков Равенбранд был досадной помехой. Некоторые мои предки впадали в безумие (что с нами, в общем-то, случалось довольно часто) и использовали меч в ситуациях, о которых мы предпочли бы забыть. Так, в прошлом веке все миренбургские газеты пестрели сообщениями о зверствах маньяка по прозвищу Красноглазый: он бегал по городским улицам с обнаженным клинком и убивал встречных. От его руки погибло по меньшей мере тридцать человек, а потом он вдруг исчез. Подозрение, вполне естественно, пало на фон Беков — о нашем наследственном альбинизме было известно всем. Но до суда дело не дошло — не удалось собрать доказательств, и Красноглазый остался тайной, а газеты поставили его в один ряд с Джеком Потрошителем, Фантомасом и Джеком Попрыгунчиком.