Майкл Муркок - Сага об Элрике Мелнибонэйском

Изумрудно-зеленый цвет. Утонченное наречие оттенков и жестов.

Огненный Клык.

Я ли произнес это имя?

Запах, подобно пыли или табачному дыму, оседал в моих легких. Я заметил дымок из ноздрей чудовища. Дракон приоткрыл пасть… Что там у него плещется, за огромными зубами? Что-то нестерпимо едкое… Не просыпаясь, я вспоминал рассказы о случаях спонтанного возгорания. Не удивлюсь, если моего скакуна вдруг окутает пламя. И тут я ощутил, как драконьи мышцы пришли в движение, как зашевелился могучий костяк; заскрежетала чешуя, раздался приглушенный рык, гигантские крылья сделали взмах, другой — и дракон, вопреки всем известным мне законам природы, взмыл в воздух. У меня захватило дух. Земля мгновенно осталась далеко внизу.

Лететь на драконе — что может быть упоительнее и естественнее? Мы быстро достигли облаков. Повинуясь неведомо откуда взявшимся навыкам, я правил драконом, как венский извозчик лошадьми. Легкое прикосновение к коже над ухом, несильное натяжение поводьев…

Левой рукой я держал те самые поводья, а в правой сжимал Равенбранд, который лучился тьмой. Руны на клинке пульсировали, отливая альм.

Снова послышался голос — мой голос:

— Ариох! Ариох! Кровь и души владыке Ариоху!

Какое варварское наслаждение, какой дикарский восторг, какая ветхая, но изысканная мудрость! И насколько все это — и слова, и образы, и звуки — чуждо воспитанному в традициях Просвещения Ульрику фон Беку! Этот гуманист воспринимал происходящее как надругательство над идеалами, как кощунство и даже как богохульство. А мое новое «я» между тем безропотно впитывало кровожадные мысли, будто внушаемые извне. Я ощущал силу, которой не суждено было познать никому из моих современников, — силу преобразовывать действительность, колдовскую силу, необходимое условие войны, что ведется без машин и без автоматического оружия, но оттого становится лишь более жуткой и более масштабной, чем даже недавно отгремевшая Великая война.

— Ариох! Ариох!

Я ведать не ведал, кто такой Ариох, но где-то в глубине моего сознания внезапно возникло ощущение искусительного, обольстительного зла, столь утонченного, что оно считало себя добродетельным. Частичку этого зла я улавливал и прежде, в Гейноре и в Клостерхейме; впрочем, рядом с моим громадным драконом, могучие разноцветные крылья которого лениво взбивали облака, это зло казалось пустяковой угрозой. Чешуя негромко звенела, лопатки мерно вздымались и опадали в такт движениям. Мой глаз, глаз современного человека, восхищался природной аэродинамикой чешуйчатого, огнедышащего исполина. Какая горячая у него чешуя! Время от времени дракон ронял каплю ядовитой слюны, которая улетала к невидимой поверхности, опаляя, должно быть, деревья, прожигая камни и даже воспламеняя воду. По какой прихоти судьбы мы оказались вместе? Когда стали союзниками? Между нами установилась — я чувствовал — та же связь, какая возникает у обыкновенных людей с обыкновенными животными, связь почти телепатическая, когда один становится продолжением другого, когда сердца бьются в унисон, а души сливаются воедино. На какой заре времен мы повстречались, когда успели достичь такого согласия?

Дракон поднимался все выше, и воздух становился все холоднее и разреженнее. От моего скакуна шел пар, а движения его немного замедлились, когда мы достигли потолка — я понял, что выше он взлететь не может. Земля раскинулась под нами точно карта. Я испытывал непередаваемый восторг, смешанный с ужасом. Наверное, подобные ощущения посещают курильщиков опиума или тех, кто употребляет гашиш. Мир без конца и без смысла. Пылающий мир. Мир беспрерывных сражений. Мир, который вполне мог быть моим собственным, миром двадцатого столетия, но — я твердо это знал — все же им не был. Армия за армией, стяги за стягами. А за спинами воинов — груды тел, невинные жертвы, во имя которых и вздымались стяги и собирались армии. Во имя которых солдаты клялись сражаться и мстить, мстить и сражаться…

Облака остались позади, и я увидел, что мы в небе не одни, что кругом полным-полно драконов — целое войско крылатых рептилий, крыльях которых были по меньшей мере около десяти метров в размахе. И это войско парило в небесах, ожидая моего приказа атаковать врага.

Накатил страх, я проснулся — и увидел над собой лицо лейтенанта Клостерхейма.

— Прошу прощения, граф фон Бек, но дела требуют нашего присутствия в Берлине. Мы выезжаем через час. Возможно, вы хотите что-то нам сказать?

Смущенный сновидениями, разгневанный бесцеремонностью Клостерхейма, я коротко ответил, что спущусь через пять минут.

В столовой один из моих слуг, засыпавший на ходу, кормил гостей завтраком. Они уплетали ветчину с хлебом и, когда я вошел, как раз потребовали себе яиц и кофе.

Гейнор приветственно помахал мне.

— Кузен, как любезно с твоей стороны присоединиться к нам! Мы получили весточку из Берлина и должны срочно уехать. Извини, если мы нарушили твои планы.

Интересно, откуда он получил свою весточку? Или у него в машине радиопередатчик?

— Что ж, отозвался я, — у каждого свои дела, свои заботы.

Клостерхейм внимательно поглядел на меня, покачал головой и уткнулся носом в тарелку. На его губах — с ума сойти! — заиграла усмешка.

— Что насчет меча, кузен? — Гейнор взмахом руки велел слуге разбить яйцо. — Согласен ли ты препоручить его попечению государства?

— Не думаю, что мой меч представляет ценность для государства, ответил я. — Мне не хотелось бы с ним расставаться.

Гейнор свел брови и приподнялся на стуле.

Кузен, если в Берлине узнают о твоем решении, ты лишишься и меча, и дома! На твоем месте я бы прислушался к голосу разума.

Знаешь, я человек старомодный. Для меня честь и долг не пустые слова, и я ставлю их выше личной безопасности. Гитлеру этого не понять, он ведь австриец, и из тех вдобавок, кто привык, что все само падает им в руки.

Похоже, Гейнора позабавил мой сарказм. А вот Клостерхейм снова разозлился.

— Хотя бы покажи нам меч, Ульрик, — попросил Гейнор. — Дай убедиться, что это именно тот клинок, который разыскивает Берлин. Может, мы зря тебе докучаем.

Показать меч? Ну уж нет, дружок, не дождешься. Кому-то мои страхи могут показаться необоснованными, но я ничуть не сомневался, что у капитана фон Минкта и его лейтенанта хватит наглости стукнуть меня по голове и удрать вместе с мечом.

— Я бы с радостью выполнил твою просьбу, кузен, — сказал я. — Но меч в Миренбурге, у родственников старого фон Аша. Я отдал его почистить и подновить.

— У фон Аша остались родственники в Миренбурге? — Клостерхейм отчего-то забеспокоился.

— Да, — подтвердил я. — На Баудиссингартен. А вы что, были знакомы с фон Ашем?