Майкл Муркок - Сага об Элрике Мелнибонэйском

— Полагаю, это безобразия учинили с твоего разрешения? — холодно осведомился я.

— Боюсь, пока здесь работала полиция, я был в Берлине. Здесь командовал Клостерхейм. Когда я вернулся, то устроил ему разнос, от твоего имени и от своего.

Вряд ли он ожидал, что я ему поверю. Во всяком случае, тон его оставался насмешливым.

— И что вы искали? Должно быть, меч?

— Конечно, кузен. Твой знаменитый меч.

— Знаменитый среди нацистов, — пробормотал я, — но абсолютно неведомый людям воспитанным. Сдается мне, ваши поиски успехом не увенчались.

— Ты хорошо его спрятал.

— Или его не существует в природе.

— Нам приказали, если понадобится, разобрать дом по кирпичику, по досочке, пока не останется груды щебня. Знаешь, кузен, у тебя еще есть шанс сохранить свой дом в относительной целости — и спасти самого себя. Будь уверен, ты получишь награду и станешь почетным гражданином Третьего рейха со всеми вытекающими отсюда привилегиями. Разве тебе этого не хочется?

— Ни чуточки, кузен. Даже в окопах, под огнем, мне было гораздо спокойнее, чем с вашей шайкой. Скопище озлобленных недоумков, уж извини за прямоту. А хочу я совсем другого — и, наверное, желание мое неосуществимо. Я хочу жить в справедливом мире, где образованные люди вроде тебя сознают свою ответственность перед другими, где заботятся об общественном благе и не упиваются дешевым краснобайством, приправленным фанатизмом.

— Что? Выходит, Заксенбург не отучил тебя от твоего детского идеализма? Пожалуй, пора тебе посетить Дахау или какой-нибудь другой лагерь, где будет не так уютно, как в твоих пресловутых окопах. Ульрик, неужто ты думаешь, что «окопное братство» для меня ничего не значит?! — похоже, сейчас Гейнор заговорил искренне. — Я видел, как люди с обоих сторон линии фронта умирали ни за что, как им лгали в глаза, опять-таки ни за что, когда им угрожали ни за что! Ни за что, понимаешь?! Пшик! Нуль! Пустое место! И разве можно удивляться, что после увиденного я стал циником и пришел к выводу, что у нас нет будущего?

— Другие пережили не меньше, но в цинизм не ударились. Им хватило терпения и доброжелательности к людям, кузен.

Гейнор расхохотался и обвел рукой в перчатке руины моего кабинета.

— Ну-ну… Скажи честно, тебе нравится то, что ты видишь? А это ведь последствия твоей доброй воли! Смотри, до чего она тебя довела!

— У меня осталось достоинство и уважение с самому себе, — прозвучало это напыщенно, но я высказал то, что чувствовал, что должен был произнести.

— Наш достойный Ульрик! Ты видел, к чему мы шли, разве не так? Ты видел, что мы гнили в окопах, запихивая обратно вываливавшиеся наружу кишки. Визжали как перепуганные крысы. Переползали по трупам друзей, чтобы раздобыть черствую корку хлеба. И много чего еще. Мы все это видели, правда?

— Некоторые из нас, кузен, видели не только ужасы, но и чудеса. Мы видели ангелов. Ангелов Монса. Драконов Уэссекса.

— Наваждение. Преступное наваждение! Мы не можем убегать от правды жизни. Наш мир омерзителен, но другого нет, и потому мы должны получить от него то, что в наших силах. Знаешь, кузен, можно смело сказать, что нынче Германией правит Сатана. И не только в Германии — Сатана правит повсюду. Ты не замечал? В Америке вешают черных направо и налево, а ку-клукс-клан сажает своих ставленников в кресла губернаторов. Англичане убивают, сажают в тюрьмы, изгоняют с родины тысячи индийцев, которые по наивности требовали одинаковых прав с прочими жителями империи. А Франция? А Италия? А все эти цивилизованные, высококультурные нации, подарившие нам великую музыку, великую литературу, великую философию и утонченную политику? И что в результате? Газовые атаки? Танки? Боевые самолеты? Кузен, тебе наверняка кажется, что я обращаюсь с тобой как с малым ребенком, но ты сам меня к этому вынуждаешь, потому что цепляешься за иллюзии. Я уважаю людей наподобие меня самого, людей, которые видят истину и не портят себе жизнь приверженностью глупым принципам и бестолковым идеалам. Между прочим, очень может быть, что твои идеалы, с которыми ты носишься, приведут нас к следующей войне! Все войны начинаются из-за идеалов. Нацисты правы: жизнь — это борьба за выживание. Все прочее — ерунда. Полная чушь!

Меня позабавила его горячность. С моей точки зрения, он нес ахинею, не содержавшую ни крупицы здравого смысла. Логика Гейнора была логикой слабого, в собственном высокомерии мнящего себя сильнее, чем он есть на самом деле. Я видел таких людей и раньше. Свои неудачи они обращали в неудачи общие, в беды правительств, народов, цивилизаций. Те, кто преисполнился жалости к себе, обвиняли в своих бедах вселенную: дескать, это она виновата, что мы не сумели стать героями. Жалость к себе перерастала в агрессию, становилась неуправляемой — и недостойной.

— Похоже, твоя самооценка растет в прямой пропорции к убыванию самоуважения, — заметил я.

Гейнор замахнулся на меня — по привычке, должно быть. Но вовремя перехватил мой взгляд, опустил руку и отвернулся.

— Эх, кузен, — прошипел он, — ты ровным счетом ничего не знаешь о способности людей к жестокости. Обещаю, что тебе не придется узнать этого на собственной шкуре. Скажи мне, где ты спрятал меч и чашу, и все будет в порядке.

— Знать не знаю ни о какой чаше и ни о каком мече, — ответил я. — И о мечах-близнецах тоже, — в кои-то веки я солгал почти в открытую. Дальше мне заходить не хотелось. Честь требовала остановиться.

Гейнор вздохнул, побарабанил пальцами по столу.

— Где ты мог их спрятать? Мы нашли футляр. Пустой. Наверняка ты нарочно устроил так, чтобы мы на него наткнулись в том погребе. Подземелье мы обыскали первым делом. Я исходил из того, что ты окажешься достаточно наивен, чтобы спрятать свои сокровища под землей. Постучали по стенам, нашли пустоты… Но я тебя недооценил, кузен. Куда ты дел меч?

Я чуть было не рассмеялся ему в лицо. Выходит, кто-то украл Равенбранд? Кто-то случайно заглянувший в дом? Тогда не удивительно, что они устроили здесь такой кавардак — со злости.

Гейнор походил на волка, готовящегося к прыжку. Он беспрерывно вертел головой, ощупывая взглядом стены. Вскочил, принялся расхаживать по кабинету, приглядываться к опустевшим книжным полкам.

— Нам известно, что меч в доме. Ты его никуда не увозил. И гостям своим не отдавал. Где он, кузен, где? Хватит упрямиться, отвечай.

— Последний раз я видел Равенбранд в том самом футляре.

Гейнор скривился.

— Подумать только: на словах — весь из себя идеалист, а копнешь поглубже — отъявленный лжец! Кто еще, кроме тебя, кузен, мог вынуть меч из футляра? Мы допросили твоих слуг. Даже Рейтер ни в чем не признался — наверное, ему и вправду не в чем было признаваться, но это уже издержки нашей профессии… Все указывает на тебя, кузен. Меча нет ни в печных трубах, ни под паркетом, ни в потайных нишах, ни в буфете. Мы знаем, как обыскивать старинные поместья, уж поверь. Но — ничего. И на чердаке ничего, и под крышей, и в стенах… Мы знаем, что твой отец потерял чашу. Это нам сообщил Рейтер. Он упомянул какую-то Миггею. Ты слышал это имя? Нет? А Рейтера повидать не хочешь, кстати? Пойдем посмотрим, сумеешь ли ты его опознать.