Майкл Муркок - Сага об Элрике Мелнибонэйском

Мы слышали за спиной стук копыт и голоса. Мы видели факелы гейноровского отряда. Они почти настигли нас. Хватит ли у Эльрика сил, чтобы справиться со столькими противниками? Насчет себя я не питал иллюзий — меня убьют на месте или, в лучшем случае, возьмут в плен.

Впереди возникло слабое, едва различимое свечение. А позади раздавались голоса и гремели копыта. Внезапно шум за спиной сделался тише, намного тише, а свечение стало ярче. Мы скакали по туннелю, пробитому, должны быть, в толще скал речным потоком, и путь нам указывал быстроногий белый заяц. Потолок туннеля, от которого отражался свет, казался полупрозрачным, дымчатым, как перламутр.

Гейнора совсем не стало слышно.

Мы что, куда-то свернули? Я вдруг сообразил, что Эльрик — или белый заяц — и не собирался сразу возвращаться в Мо-Оурию.

Мельнибонэец зажег свой факел. Я последовал его примеру и огляделся. Мы находились в тупике.

Туннель уводил вниз, в просторную пещеру, по всей видимости, населенную когда-то человеческими существами: грязные лохмотья и старая посуда на полу. Похоже, здесь обитало целое племя. Все говорило о нежданно обрушившейся катастрофе.

Впрочем, Эльрика нисколько не интересовали прежние обитатели пещеры. Он поднял факел выше, осмотрел пещеру, удовлетворенно кивнул и спешился.

Я услышал шорох за спиной, обернулся — и увидел Оуну, опиравшуюся на лук как на посох. Я не стал спрашивать, какая магия привела ее сюда и какие чары она использовала, чтобы привести сюда нас. Решил, что спрашивать не стоит, если я должен что-либо знать — мне скажут.

Воткнув факел в отверстие в стене — явно проделанное для этой цели, — Эльрик жестом велел мне слезть с коня и идти за ним к горловине туннеля. Очевидно, хотел удостовериться, что Гейнор потерял наш след. Мы двигались очень осторожно, ожидая, что вот-вот наткнемся на преследователей, но так никого и не встретили. Снаружи было темным-темно. Я услышал, что Эльрик принюхивается. Потом он дернул меня за рукав: мол, пошли.

Не видно было ни зги, но Эльрик шагал уверенно, полагаясь на слух и обоняние. Меня вновь потрясло, насколько мы все-таки разные. Он — мелнибонэец, его чувства гораздо острее моих.

Когда он полностью убедился в том, что, не заподозрив подвоха, Гейнор проскакал мимо, Эльрик повел меня обратно к туннелю. Мы спустились в пещеру, где Оуна уже развела костер и разложила еду из труговского кошеля.

Мы перекусили. Эльрик отсел в сторонку, нахмурился, о чем-то задумался; всем своим видом он давал понять, что его не следует беспокоить. Мы с Оуной перебросились парой фраз. Девушка сказала, что мы не просто прячемся: эта пещера — идеальное место для заклинания, которое необходимо сотворить. А отец — она искоса поглядела на Эльрика и понизила голос — очень устал и не известно, сколько еще сможет продержаться. Сделать же нужно многое.

Когда с едой было покончено, Эльрик взмахом руки велел нам подняться и идти наверх. Мне он велел привести лошадей. Потом мы все трое поехали неведомо куда: вел Эльрик, державший в руке самодельный факел. За спиной осталась, должно быть, не одна миля, когда мелнибонэец наконец остановился. Прислушался, кивнул и зажег один из факелов, прихваченных нами в лагере Гейнора. Мы находились в месте, которого не коснулась скверна: здесь армия Гейнора не проходила. А там, где сталагмиты выстроились в круг, точно офф-моо на молитве, я увидел тело.

Громадная черная кошка. Та самая пантера, которых так боялись труги и которых Гейнор ухитрился заколдовать.

Эльрик спешился, попробовал приподнять животное. Оуна пришла ему на помощь, я тоже не стал отлынивать. Втроем мы кое-как оторвали тяжеленную тушу от пола.

— Мы должны забрать ее с собой, — сказал Эльрик. — Надо положить ее на лошадь.

Сказать оказалось проще, чем сделать: лошади пятились, не желая даже приближаться к пантере, не то что везти ее. В конце концов мы поволокли пантеру на себе и, после долгого и утомительного пути, со множеством падений, сумели дотащить животное до нашей пещеры.

Мы с Оуной, обессиленные, повалились на пол, Эльрик же словно не чувствовал усталости. Наверное, ему придавал сил ритуал, который он собирался совершить.

— Зачем мы притащили сюда эту зверюгу? — спросил я.

Эльрик ушел от прямого ответа:

— Будем снова вызывать духов. Но сперва нужно принести жертву. Я посмотрел на Оуну. Он собирается убить кого-то из нас?

Оуна кивнула, соглашаясь, — и опрометью выбежала из пещеры. Эльрик не пытался остановить ее. На меня он тоже не обращал внимания. Может, решил не усугублять знакомство с тем, кого скоро убьет? Забавно, вдруг подумалось мне: мой собственный меч выпьет мою душу.

Некоторое время спустя Эльрик поднялся, взял поводья и повел коня к выходу.

— Мне остаться? — спросил я робко.

— Как хочешь, — бросил он.

Я последовал за ним. Любопытство пересилило страх.

Он вскочил в седло и послал коня вперед. По счастью, моя лошадь не захотела тосковать в одиночестве. Благодаря ей я вскоре нагнал мелнибонэйца.

Мы скакали в темноте, пока впереди не замелькали огни — лагерь Гейнора. Там по-прежнему раздавались крики и проклятия. Эльрик спешился, протянул мне поводья и велел ждать, а потом словно растворился во мраке.

Разглядеть что-либо не представлялось возможным, но вскоре до меня донеслись истошные вопли и визг, и я понял, что Эльрик пополняет свою жизненную энергию.

Затем из темноты вдруг возникло его мертвенно-бледное лицо с алыми, светившимися во тьме глазами. Он довольно улыбался, а дышал тяжело, как объевшийся волк. На его губах виднелась кровь.

Кровь была и на клинке, который он держал в правой руке. Должно быть, меч попировал всласть, погубил не меньше десятка душ.

Мы молча поехали обратно. Нас никто не преследовал. Я почему-то был уверен, что Гейнор и его солдаты все еще блуждают по Мо-Оурии в полной уверенности, будто Эльрик вернулся в разрушенный город.

Мельнибонэец ссутулился в седле и, похоже, переваривал то, чем недавно столь яростно насыщался. Как ни близки мы были друг другу, эта мысль заставила меня содрогнуться от отвращения. Во мне было слишком много от человека и слишком мало от обитателя Мельнибонэ, чтобы я мог восхищаться ловкостью, с какой мой родич — или предок, или кем он там мне приходится — похищал чужие души.

Черные души, мелкие, ничтожные душонки! Хоть на что-то они сгодились, хоть в чем-то они послужили доброму делу. Разве не заслуживали они мучительной смерти — за все преступления, которые совершили, за все кощунства и грехи, которые успели сотворить?

Нет, не пристало христианину так рассуждать. Ведь погибли люди — и не важно, насколько плохи они были, главное, они были людьми и погибли не во славу Господа…