Александр Шапочкин - Попаданец 2.0 [Litres]

– А? Извини, задумался. Чего ты хотел?

– Раз у нас теперь четверо воинов, имеет смысл срезать дорогу. Я уже говорил про заброшенный город дворфов? Нет? Ладно, потом расскажу! Нам нужно купить броню. Мало ли что может случиться. Я знаю тут одного гнома, у которого можно купить нормальные доспехи. Ночью…

– Я только за. Себе тоже будешь брать?

– Нет. У меня припрятана кольчуга работы наших мастеров. Её мне будет более чем достаточно.

– Ну смотри сам, – я повернулся к баронессе. – Мари, очень вас прошу не засиживаться тут. Уже вечереет, в таверну пойдёт народ. Не стоит юной леди находиться среди пьяных мужиков, тем более в компании лимонного гоблина.

– Лимонного? – девушка принялась с опаской озираться.

– Ну да, тварь есть такая. Не важно… Выезжаем завтра рано, так что лучше бы вам выспаться. Вы сняли комнаты? Ещё одна просьба, пусть Бруно устроится в вашей, возле двери. Возьмите у хозяина пару тюфяков, но мне будет гораздо спокойнее, если я буду знать, что и ночью вы будете под защитой.

Я замолчал, а потом рявкнул на вытаращившего на меня глаза оруженосца.

– Вопросы есть?

– Не-ет.

– Выполнять!

Дождавшись утвердительного кивка от обалдевшего от привалившего счастья здоровяка и всех остальных присутствующих, я вышел на улицу, вслед за нетерпеливо приплясывающим эльфом.

Сэр Амадеуш Кравчик, носящий рыцарское имя «Алеющий Благоверный», находился в одиночестве. Сгорбившийся, растерявший весь лоск, он сидел и тяжело вздыхал за дальним угловым столом, уткнувшись носом в простенький глиняный кубок. Опасные проходимцы куда-то ушли, баронесса в сопровождении идиота Бруно поднялась к себе, а он, планомерно наливаясь местным кислым вином, пытался загасить бушующее в душе пламя.

Настроение было ни к чёрту. Последние несколько дней вообще выдались препаршивыми, ну а сегодняшний – так и вовсе ужасным. Всё валилось из рук, все так и норовили проявить характер и помешать осуществлению его планов, а вдобавок ко всему прочему, Амадеуш остался без копейки в кармане.

А ведь ещё пару месяцев назад он был богат, пусть и не так, как хотелось бы, но ему не приходилось считать медные кругляши в дырявой мошне. Но доспехи, меч и красивые, яркие одежды сожрали большую часть трофейных денег. На оставшиеся он неделю гулял в лучших кабаках и публичных домах Оранжевой столицы, прежде чем отправиться в Коттай Дунсон. Знал бы он, что так обернётся, не стал бы откладывать повторную ходку в баронскую сокровищницу. В конце-то концов в прошлый раз он почти разгадал секрет дворфских сундуков, и если бы…

Мужчина тихо зарычал от накатившей боли и сделал глубокий глоток, в тщетной попытке придумать хоть какое-нибудь оправдание собственной лени. Он просто расслабился, потерял хватку, а всё потому, что, поторопившись, в мыслях уже примерял баронскую корону и называл замок, как и его содержимое, «своим». А у себя Кравчик никогда в жизни не воровал.

И вот результат. Ему просто не хватило денег на полноценную исцеляющую магию, а на случайно оказавшиеся у него медяки медицинское чудо ему продавать отказались. Так что его прекрасное лицо было разбито и жутко ныло, тянуло и постоянно чесалось. Болезненно свербели зубы, выбитые ударами тяжёлых кулаков, – шарлатан-лекарь, конечно, вставил их на место и подмотал тонкой медной проволокой, вправил нос, подвязал сломанную челюсть, и на этом лечение закончилось. Ему, рыцарю Серентии, без пяти минут барону, сунули в руки грязный стакан с вязким розоватым киселём и велели выметаться.

Впрочем, эскулап не обманул, выпитое действительно было целительным настоем рукатиона, пусть и сильно разбавленным. В подворотне напротив дома целителя, сидя у грязной стены какого-то здания, он корчился от дикой боли, дожидаясь появления баронессы, и не просто чувствовал – слышал, как с противным хрустом срастаются его кости. К тому моменту, как она вышла из массивных дверей, он уже мог нормально видеть, стоять и даже говорить, а синяки выглядели так, словно бы прошла уже как минимум неделя неделя.

Эта су… Рыцарь скривился. Эта поганая девка, по недоразумению носящая дворянский титул, не захотела дать ему всего-то половину золотого на полноценную лечебную магию. Его, Амадеуша, пятьдесят серебряных. Которые не просто могли бы избавить его от боли, но и спасли бы его великолепное лицо!

«”Ах, сэр, деньги нам ещё пригодятся, шрамы украшают мужчину”… – Кравчик зло сплюнул под стол. – Тварь! Ну, ничего, – думал он, – разберёмся, когда ты станешь моей. Плеть быстро выбьет из головы всю эту дурь. Тогда я и посмотрю, как ты будешь вылизывать сапоги, что я сошью себе из шкуры это ублюдка. Быдла, посмевшего поднять на меня руку!»

Злость перекосила некогда холёное лицо, но боль тут же раскалёнными иглами вонзилась в щёки и скулы. Заставила выругаться и застонать. Чтобы заглушить её, рыцарь вновь припал к вину.

– Вы бы не налегали на выпивку, сэр Алеющий Благоверный, – прошелестел тихий, размеренный голос, серый, правильный и неприметный. – Или, быть может, мне называть вас Овидус Паулус? Как одного нашего знакомого кадета, исключённого из Военной академии за воровство?

Выскользнувший из вмиг ослабевших пальцев кубок застучал по столешнице, выплеснув на тёмные грубые доски остатки рубиновой жидкости, и покатился к краю, оставляя за собой влажную дорожку. Чьи-то ловкие пальцы подхватили его за толстую ножку и аккуратно поставили перед Кравчиком.

Вцепившись одной рукой в шейный платок, словно бы тот его душил, а другой в край стола, рыцарь, словно затравленный зверь, смотрел на человека, произнёсшего эти страшные слова. С виду он напоминал респектабельного горожанина или богатого торговца, но лишь до тех пор, пока мужчина не увидел его глаза.

Холодные, чёрные, немигающие, они были словно два провала в бездну. А где-то там, внутри лысого, обтянутого словно бы пергаментной кожей черепа сидел мерзкий паук, и именно в его немигающие бусинки смотрел сейчас Кравчик. Сходство усиливали пальцы нежданного собеседника. Длинные, костистые, даже на вид холодные и скользкие, на которые так и просились когти вместо ногтей – они показались Амадеушу лапками притаившегося монстра.

Но даже не это привело рыцаря в настоящий ужас. Взгляд его оказался прикован к небольшому перстню на руке, которую тот так и не убрал от кубка, по чаше которого теперь змеилась неровная трещина. Простой, возможно, даже из обычного, неочищенного железа, он выделялся лишь забавной картинкой в виде шагающей на четырёх звериных лапах розово-фиолетовой рыбы.

Ни у кого из знающих, что означает этот символ, не возникла бы даже тень улыбки при взгляде на него. Вот и Кравчик застыл, не в силах заставить себя не то чтобы ответить – даже вздохнуть. А человек-паук, в худшем понимании этого слова, продолжал: