Майкл Суэнвик - «Ничего особенного», – сказал кот

– Думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься? – сказала я ей однажды.

– Заткнись, мелкая пакость!

– Ты пытаешься доказать гипотезу Вейля. Ну, допустим, тебе это удастся? Думаешь, кто-нибудь станет тебя слушать? Ты как ребенок, честное слово.

– Кто бы говорил!

– Но даже если твои доводы примут всерьез? Что это даст?

Сьюзен отважно смотрела в видимое только ей одной будущее.

– Мадам Кюри говорила: «Надо верить, что ты родился на свет ради какой-то цели, и добиваться этой цели, чего бы это ни стоило». Если мне удастся совершить хоть одно значимое открытие, это многое искупит. – Тут она опустила взгляд и посмотрела прямо мне в глаза, молча призывая меня признаться, что я ничего не поняла.

Я растерялась, обиделась и замкнулась в молчании.

Я не сразу заметила перемену в моей сестре. Она постепенно становилась все мрачнее и раздражительнее и все меньше интересовалась занятиями. Как раз тогда по иронии судьбы у меня случился всплеск интереса к моему собственному увлечению, и я с удовольствием прислушалась бы к ее советам. Но их не последовало. Между нами пролегла темная тень. Она перестала делиться со мною своими мыслями, как бывало прежде, и сны свои мы больше не рассказывали друг дружке.

Однажды, копаясь у нее в столе в поисках ретрактора, я наткнулась на тетрадку с записями ее великого исследования, которую она прежде держала под замком. Мне ни разу не было дозволено заглянуть туда, и поэтому я взахлеб прочла все, что там содержалось. Кое-что оттуда сохранилось в моей памяти до сих пор.

Это предполагает множество рецессивных генов по половому признаку; они зависимы от X-хромосомы и будут проявляться исключительно у женщин.

и

При надлежащих условиях и активации генов оперона в должной последовательности трансформация, даже у взрослых, должна произойти очень быстро.

и

Колонизация парных планет повлекла за собой крайнее ограничение генетической пластичности, в результате чего наследуемость этих рецессивных признаков близка к ста процентам.

и самое дерзкое

Все это позволяет утверждать, что абы и люди могут скрещиваться между собой и, следовательно, являются отпрысками единой путешествовавшей между звезд расы (вероятнее всего, вымершей). В таком случае H. sapiens и H. aboriginalis являются не двумя различными расами, но разновидностями гипотетической расы H. sidereus.

Большую часть тетради занимали росписи генных последовательностей, в которых я не могла толком разобраться, даже несмотря на каллиграфический почерк Сьюзен.

Но я дочитала все до конца и, лишь дойдя до чистых листов, сообразила, что записей там не делалось уже несколько недель.

Тогда же, летом, Сьюзен воспылала страстью к театру. Она посмотрела «Скачущих к морю», и «Мадам Баттерфляй», и «Антония и Клеопатру», и «Женщину», и «Профессию миссис Уоррен», и «Лисистрату», и «Гедду Габлер», и «Пирата», и не помню уже, что еще. Она даже сама сыграла маленькую роль в «Детском часе». Я побывала на одной репетиции, была принята с неудовольствием и больше не показывалась там.

По всем этим причинам, когда у меня случились первые месячные (я была хорошо подготовлена, сразу распознала симптомы и знала, что делать), я ничего ей не сказала. Это произошло ранней весной, воскресным утром. Чувствуя себя брошенной и несчастной, я оделась для выхода в церковь, не сказав сестре ни слова. Она не обратила внимания на то, что я что-то скрываю, хотя задним числом мне кажется, что мое поведение не могло быть более красноречивым.

Мы отправились к Св. Димфне и сели, как обычно, на скамью в некотором отдалении от алтаря. Тетушка Амели, естественно, осталась с другими рабами в задней части церкви. Вскоре после начала мессы на нашу скамью проскользнула опоздавшая к началу службы молодая женщина, которую я определенно уже видела. Она была одета в черное, в кружевных митенках, а на ее круглом и белом, как луна, лице броско выделялись черные пятна глаз и карминовые губы. Я заметила, как она поймала взгляд сестры и улыбнулась.

Я старательно терпела службу. После восстания квебекскую литургию запретили, и, хоть я и понимала причины такого решения, просторечие казалось чуждым моему уху. Где-то в середине бесконечной проповеди монсиньора что-то – возможно, случайная тень в потоке света, падавшего сквозь витраж, или стрекоза, неожиданно пролетевшая перед моим лицом, – заставило меня отвлечься от нудного бормотания, и я заметила, что незнакомка прикрыла рукой зевок, а потом, как бы случайно, положила эту же руку ладонью вверх на скамью между собой и моей сестрой. Мгновением позже Сьюзен, уставившись в сторону, вложила в ее ладонь свою руку. Их пальцы переплелись, а потом сжались.

И я поняла.

Все слагаемые несчастья собрались вместе. Теперь требовалась только искра.

Искра вспыхнула, когда Сьюзен вернулась в слезах после котильона. Я плелась следом в тени ее позора, чувствуя себя оскорбленной, точно так же как и она, хотя не сделала ничего такого, чем могла бы заслужить подобное. Тем не менее, как всегда бывает в таких случаях, как только сопровождающий доставил нас в отцовский дом и отчитался, нас обеих представили перед тетушкой Амели. Она со строгим, как у судьи, видом сидела на простом деревянном стуле, сложив руки на набалдашнике трости, которой стала пользоваться с недавних пор.

– Ты плюнула в лицо мальчику, – сказала она без предисловий. – Это непростительно.

– Он положил руку…

– Мальчики всегда делают такие вещи. Это ты была обязана догадаться о его намерении и помешать ему, не нанося оскорбления. Чему еще, по твоему мнению, ты должна была учиться, посещая котильон?

– В таком случае не трудитесь больше отправлять меня туда. Я не собираюсь быть особой такого рода.

– И какого же рода особой ты, по твоему мнению, можешь быть?

– Сама собой! – заявила Сьюзен.

Две женщины (тогда я поняла, что сестра оторвалась от меня еще на один этап и рассталась с детством) впились друг в дружку взглядами. Я же – несчастная, никому не нужная – стояла рядом и не могла уйти. Я сцепила руки за спиной и принялась по очереди выкручивать себе пальцы на каждой руке. Несправедливость того, что меня заставили торчать там, терзала меня все сильнее с каждой минутой.

– Я прямо не знаю, что с тобой делать, – сердито сказала тетушка Амели. – Почему ты так себя ведешь? Почему я не могу добиться от тебя прямого и честного ответа? Почему…

– Почему бы вам не спросить ее подружку? – буркнула я.

Губы тетушки Амели сжались в тоненькую нитку, а лицо побелело. Взмахнув тростью, она – трах! – громко стукнула ею по полу. Потом вскочила и в вихре развевающихся юбок покинула комнату, оставив Сьюзен дрожать от страха.