Р. Бэккер - Воин-Пророк

«Он подробно обсудил меня с людьми своего круга, счел загадкой и смотрит на ее решение пессимистически. Но в глубине его души живет настоящее изумление».

Один из тидонцев. Короткий взгляд глаза в глаза… Граф Керджулла.

«До него доходили слухи, но он слишком гордится своими подвигами на поле боя, чтобы списывать их на судьбу. Его мучают кошмары…»

Взгляд вскользь из-за спины Икурея Конфаса… Генерал Мартем.

«Он много слышал обо мне, но слишком поглощен другими заботами, чтобы беспокоиться еще и на этот счет».

Туньер, буйноволосый воитель, выискивающий кого-то в толпе… Граф Гокен.

«Он почти ничего обо мне не слышал. Слишком многие из туньеров говорят на разных языках».

Презрительный, высокомерный взгляд конрийца… Палатин Ингиабан.

«Он обсуждает меня с Гайдекки — не мошенник ли я? На самом деле его интересуют мои взаимоотношения с Найюром. Он тоже перестал спать».

Твердый, неподвижный взгляд кого-то из поредевшей свиты Готиана…

«Сарцелл…»

Снова это непроницаемое лицо, и, похоже, их становится все больше. Шпионы-оборотни, как называет их Ахкеймион.

Почему он смотрит на него? Из-за слухов, как остальные? Из-за ужасающих последствий, которые его слова возымели для шрайских рыцарей? Келлхус знал, что Готиан с трудом удерживается, чтобы не возненавидеть его…

Или он знает, что Келлхус видит его истинную сущность?

Келлхус бестрепетно встретил немигающий взгляд твари. Со времен первой встречи со Скеаосом в Андиаминских Высотах Келлхус научился лучше понимать их специфическую физиогномистику. Там, где другие видели невзрачные или красивые лица, он видел глаза, глядящие сквозь сжатые пальцы. Келлхус насчитал уже одиннадцать таких тварей, замаскированных под различных влиятельных особ, и не сомневался, что есть и другие…

Келлхус любезно кивнул, но Сарцелл просто продолжал смотреть на него. Он то ли не понимал, что за ним тоже наблюдают, то ли его это не волновало…

«Подозревают, — подумал Келлхус. — Они что-то подозревают».

Поблизости началась непонятная суматоха, и, повернувшись, Келлхус увидел, как граф Атьеаури пробивается сквозь толпу зрителей, направляясь к нему. Келлхус вежливо поклонился молодому дворянину. Тот ответил, хотя его поклон был чуть менее глубоким.

— Потом, — сказал Атьеаури. — Мне нужно, чтобы потом вы пошли со мной.

— Принц Саубон?..

У Атьеаури — молодого человека с эффектной внешностью — на скулах заиграли желваки. Келлхус знал, что Атьеаури относится к тому типу людей, которые не понимают ни подавленности, ни колебаний, — и поэтому считает подобное поручение унизительным. Хоть юноша и восхищался дядей, он думал, что Саубон придает слишком большое значение обедневшему князю из Атритау.

«Слишком много гордости».

— Мой дядя хочет встретиться с вами, — сказал граф таким тоном, словно извинялся за некую оплошность.

И, не произнеся больше ни слова, он развернулся и принялся проталкиваться обратно к амфитеатру. Келлхус взглянул поверх голов вниз, на Великие Имена. И заметил, как Саубон нервно отводит взгляд.

«Его страдания усиливаются. Его страх растет». Вот уже шесть ночей галеотский принц усердно избегал его, даже на тех советах, где они сидели у одного костра. Что-то произошло там, на поле битвы, — что-то более ужасное, чем потеря родичей или отправка шрайских рыцарей на верную смерть.

Благоприятная возможность для Келлхуса.

Дунианин заметил, что Сарцелл покинул свое место и теперь стоит с небольшой группкой шрайских жрецов, которые должны были помогать Готиану во время вступительной церемонии.

Великий магистр затянул очищающую молитву — насколько понял Келлхус, из «Трактата». Затем он некоторое время говорил об Айнри Сейене, Последнем Пророке, и о том, что означает быть айнрити.

— «Всякий, кто сокрушается о тьме в своем сердце, — процитировал он Книгу Ученых, — пусть поднимет Бивень и следует за мной».

Готиан напомнил, что быть айнрити — значит быть последователем Айнри Сейена. А есть ли более верные его последователи, чем те, кто пошел по его святым стопам?

— Шайме, — произнес он чистым, звучным голосом. — Шайме близко, очень близко, ибо при помощи мечей мы за один день прошли больше, чем могли бы пройти за два года при помощи ног…

— Или языков! — выкрикнул какой-то остряк.

Доброжелательный смех.

— Четыре ночи назад, — объявил Готиан, — я отправил свиток Майтанету, нашему Святейшему шрайе, Возвышенному Отцу нашего Священного воинства.

Он сделал паузу, и в наступившей тишине слышалось лишь потрескивание костра. У великого магистра до сих пор были перевязаны обе руки — их обожгло, когда его, раненого, волокли по горящей траве.

— И в этом свитке, — продолжал он, — я написал всего одно слово — одно-единственное! — ибо руки мои до сих пор кровоточат.

Из толпы полетели отдельные возгласы. Атака шрайских рыцарей уже превратилась в легенду.

— Победа! — выкрикнул Готиан.

— Победа!!!

Люди Бивня разразились ликующими криками; некоторые даже плакали. Курганы Менгедды содрогнулись.

Но Келлхус оставался безмолвен. Он взглянул на Сарцелла, стоявшего теперь вполоборота к нему, и заметил… несоответствия. Улыбающийся Готиан, блистательный в своем белом с золотом одеянии, залитый светом костра, жестом велел присутствующим успокоиться, а затем призвал их присоединиться к храмовой молитве.

Тысячи языков повторяли эти слова. Воздух дрожал от небывалого резонанса. Казалось, будто говорит сама земля… Но Келлхус видел только Сарцелла — вернее, отличия. Его осанка, его рост и сложение, даже блеск черных волос. Все чуть-чуть иное.

«Подмена».

Келлхус понял, что настоящий рыцарь мертв. Смерть Сарцелла прошла незамеченной, и его просто подменили.

Завершив вступительную церемонию, Готиан и Сарцелл удалились. Затем появились закованные в доспехи жрецы Гильгаоала, чтобы провозгласить Ведущего Битву — человека, которого ужасный бог войны пять дней назад избрал своим сосудом на поле боя. Все стихли в ожидании. Как объяснил Келлхусу Ксинем, избрание Ведущего Битву служило темой многочисленных пари, словно это была лотерея, а не божественный выбор. Первым на сцену амфитеатра вышел немолодой мужчина; его широкая борода казалась белой, как снег. Это был Кумор, верховный жрец Гильгаоала. Но прежде чем он успел хоть что-то сказать, принц Скайельт вскочил с места и крикнул: «Веат фирлик реор кафланг дау хара маускрот!» Он повернулся в сторону тех, кто толпился рядом с Келлхусом; его длинные белокурые волосы взметнулись от резкого разворота. «Веат дау хара мут кефлинга! Кефлинга!»