Робин Хобб - Судьба шута [litres]

Я распростерся на животе на полу туннеля, чтобы не дышать дымом, поднимавшимся над котелком, и лежал, то и дело добавляя щепки в костерок. Мне хотелось, чтобы образовалось побольше углей, на которые я потом положу смесь. Очень неохотно я решил все-таки добавить еще немного масла, чтобы пламя обхватило кувшин. Открыв бутыль с маслом, я поставил ее около себя. Я не сомневался, что буду в безопасности, ведь прежде чем фляга с порошком взорвалась в моем камине, прошло довольно много времени. Правда, с тех пор Чейд усовершенствовал свое изобретение…

«Не думай об этом. Не думай о том, что взрыв может убить тебя», – приказал я себе. Нет. Я могу оказаться в ледяной ловушке, и холод постепенно отнимет у меня жизнь. Я задумался о такой смерти, и эти мысли показались мне трусостью. Но с другой стороны, что меня ждет впереди? Я один на всем свете. Разве смерть в ледяной тюрьме – такой уж страшный конец?

Холодная капля воды сорвалась с потолка и упала мне за шиворот, напомнив о моей задаче. Интересно, подумал я, как получилось, что мои мысли забрели в такие далекие дали? Куски кожи начали тлеть и жутко воняли. Я обжег пальцы, пытаясь приподнять край котелка, чтобы из него не вылилось масло, когда придет его время. Громко выругавшись, я приложил руку к ледяной стене туннеля, чтобы немного успокоить боль, и тут, точно огромная приливная волна, на меня обрушилось присутствие разума дракона.

Вряд ли он сделал это намеренно. Скорее, он походил на человека, который задерживает дыхание, чтобы ускорить свой конец. Но тело хочет жить и в последний момент берет свое – набирает полные легкие воздуха. Когда Айсфир немного ослабил контроль, наши разумы соприкоснулись. Наш контакт не имел никакого отношения ни к Уиту, ни к Скиллу, и я понял, что этот незнакомый мне способ общения присущ всем драконам. Я уже сталкивался с ним, когда Тинталья проникала в мои сны через сны Неттл. Но тогда я думал, что так разговаривает только она. Однако Айсфир сделал то же самое. У Тинтальи получалось лучше, или, возможно, она больше имела дел с людьми и научилась внедрять свои мысли в их сознание.

Дракон ворвался в мой разум и поглотил меня, окружив своей сущностью. Он не пытался говорить со мной на языке людей, используя знакомые мне понятия; он вообще не обращался непосредственно ко мне, но из ослепительного потока его мыслей, ощущений и опыта я узнал о нем больше, чем мне самому хотелось. Когда дракон ушел из моего сознания, снова предоставив меня самому себе, я вдруг обнаружил, что лежу лицом вниз на ледяном полу в опасной близости от горячего котелка.

Одно короткое мгновение, в которое я разделил воспоминания Айсфира, показалось мне ярче и реальнее всей моей жизни. Он был, вне всякого сомнения, жив и в сознании, но погружен в самого себя. Он желал смерти. И прилетел сюда специально, в надежде встретить ее здесь.

Драконы очень живучи. Они могут умереть от болезни или ранений, полученных в сражении со своими сородичами, – и все. Сколько живет дракон, никто не знает. Айсфир был сильным и здоровым существом, и его ждала долгая жизнь. Но небеса опустели, в них больше не летали драконы, а змеи, которые должны были вернуться, чтобы пополнить их ряды, тоже исчезли.

Драконы и большинство их слуг, Элдерлингов, погибли, когда земля вздрогнула и раскололась и из пламени, и дыма, и ядовитых паров на свет появились горы. Взрыв был таким сильным, что он погубил все деревья и сжег траву.

Многие драконы и их служители умерли в первые дни катаклизма, сгорели или задохнулись в падающем с неба пепле. Другие не выдержали тягот последующих дней, потому что весна в тот год так и не наступила, а широкая и быстрая река превратилась в тонкий ручеек, из последних сил пробиравшийся к морю сквозь поля невесомого пепла. Многие животные, на которых охотились драконы, погибли, потому что поля покрывал толстый слой золы и застывшей лавы.

Это были тяжелые времена. Кое-кто из оставшихся в живых драконов твердил, что они должны покинуть земли своих предков. Некоторые так и поступили, но что с ними стало, неизвестно, потому что никто из них не вернулся. Сражения за пропитание ослабили многих и привели к смерти других, потому что драконы отчаянно бились за жалкую добычу, которая кое-где еще оставалась.

Прежде зеленые, наполненные жизнью земли покрывала ядовитая зола, сквозь которую пробивались лишь редкие ростки. Люди вымерли, и даже их сородичи Элдерлинги отдались в руки медленной смерти. Стада домашних животных последовали за своими хозяевами. Те немногие города, что не были засыпаны пеплом, опустели, дома рушились и постепенно рассыпа́лись в прах.

Но даже и тогда никому и в голову не приходило, что это конец расы драконов. Люди и Элдерлинги, деревья и животные могли умереть и исчезнуть с лица земли, но драконы – никогда. В море еще осталось пять поколений змей. Значит, будет еще пять сезонов миграции и будут новые коконы. Змеи превратятся в драконов, да и земля в конце концов излечится от ран. Так думал Айсфир.

Одно время года сменяло другое, он один гордо парил в небесах и продолжал верить в возвращение змей. Но никто не появился, чтобы сплести коконы. Он ждал их, часто пренебрегая пищей, из страха, что они придут и не обнаружат ни одного дракона, который помог бы им вылепить коконы из черного прибрежного песка и их собственной слюны, чтобы потом добавить в нее слюну и яд дракона и передать им воспоминания, уходящие в далекое прошлое, во времена, предшествовавшие его рождению. Без них молодняк пропадет. Только с его помощью они будут обладать общей памятью всех драконов, когда вылупятся из своих коконов в самые жаркие дни лета.

Но змеи так и не появились.

А когда Айсфир понял, что он ждет их напрасно, что они не вернутся, когда наконец осознал, что остался единственным представителем своего рода, он задумался о собственном конце. Он не хотел, чтобы его смерть была жалкой, не хотел покинуть мир, став жертвой голода или ран, полученных на охоте, чтобы потом его пожрали низшие существа. Нет. Айсфир решил, что он сам выберет час и место своей смерти и уйдет так, чтобы его тело осталось в целости и сохранности.

И потому он прилетел на Аслевджал. Я увидел остров его глазами – маленький клочок земли, почти полностью погребенный подо льдом. Я почувствовал его разочарование, но не понял причины. Возможно, тогда море было ниже или зимы холоднее, поскольку вода, окружавшая остров, замерзла и он скорее чувствовал, чем видел море подо льдом. Он облетел остров, раскрашенный только двумя красками – черной и белой, – но не смог найти того, что искал. В конце концов ему пришлось удовлетвориться трещиной во льду, куда он с трудом протиснулся и где отдался в руки сна, зная, что для него от сна в ледяной могиле до смерти всего один шаг.