Робин Хобб - Судьба шута [litres]

Двое молодых мужчин в цветах клана нарвала пропустили нас в ворота. Внутри дорожка была выложена гравием и битыми ракушками, они искрились у нас под ногами. В широко распахнутую дверь материнского дома, украшенную костью нарвала, могли без труда пройти сразу три человека. Внутри было темно, и лишь тусклый свет факелов освещал нам путь. Мне вдруг показалось, что я оказался в пещере.

Войдя в дом, мы остановились, чтобы глаза привыкли к сумраку, и нас окутали запахи человеческого жилья. Ароматы еды, копченого мяса, разлитого вина, выделанных шкур и множества людей – домашний запах покоя и семейного очага.

Мы очутились в большом зале, пространство которого делили на части лишь колонны. Мне в глаза бросились три очага, на которых готовили пищу. Каменный пол был усыпан свежим тростником. Вдоль стен шли полки и скамьи, довольно широкие, и, если судить по лежащим на них шкурам, днем здесь сидели, а ночью они превращались в постели. На полках лежала еда и какие-то вещи. Освещался зал главным образом огнем очагов, хотя на колоннах имелись канделябры со свечами, но они давали совсем мало света. В дальнем левом углу широкая лестница уходила в темноту. Другого доступа на верхние этажи я не заметил. Что ж, разумно. Даже если атакующие завладеют первым этажом, обороняющимся нужно будет защищать лишь одну лестницу. Враг дорого заплатит за захват верхней части материнского дома.

Между тем в зале собралось немало народу. Здесь были люди всех возрастов, которые, казалось, чего-то с нетерпением ждут. Мы явно опоздали. В конце длинного зала перед самым большим очагом стоял принц Дьютифул. Рядом с ним я увидел Чейда и обладателей Уита, сопровождавших принца, а чуть дальше в три ряда выстроилась его стража. Представители клана нарвала расступились, чтобы дать нам пройти и занять свои места. Уэб и Свифт встали рядом с менестрелем Коклом и Сивилом. Я пристроился к передней шеренге стражников.

Эллиана так и не появилась. С противоположной стороны очага, напротив принца, стояли хозяева дома. Большинство опять составляли женщины. Среди островитян был лишь один взрослый мужчина – Пиоттр. Я насчитал трех стариков, четырех мальчиков – ровесников нарчески и еще шесть или семь ребятишек, цепляющихся за материнские юбки. Неужели война красных кораблей произвела такое опустошение в клане нарвала?

Присутствовали здесь и воины калана кабана, но они стояли плотной группой чуть в стороне – скорее наблюдатели, чем участники предстоящей церемонии. Остальные, судя по украшениям и татуировкам, представляли клан нарвала. Редкими исключениями являлись мужчины, стоявшие рядом с женщинами, – вероятно, это были их мужья или сожители. Я заметил среди них Медведей, Выдр и даже одного Орла.

Все женщины без исключения были одеты в свои лучшие наряды. Их украшали самоцветы, золото и серебро, изящные безделушки из ракушек и перьев. Многие тщательно уложили волосы, чтобы казаться выше ростом. Если в Баккипе женщины придерживались определенного стиля в одежде, то здесь наблюдалось широкое разнообразие. Неизменной частью нарядов оставались лишь цвета́ и эмблема клана нарвала.

Те, что образовали первый круг, решил я, это дальние родственники нарчески, а группа у очага – ее семья. Мужчин там почти не было. Все женщины клана нарвала были напряжены. Я почти ощущал тревогу, наполнявшую зал. Интересно, кто из них мать нарчески и кого мы ждем?

Наступила полная тишина. Затем четверо мужчин клана нарвала спустились по лестнице с маленькой морщинистой женщиной на руках. Она сидела в кресле, сделанном из ивовых прутьев и застеленном мягкой медвежьей шкурой. Ее редкие седые волосы были собраны в пучок на макушке. Глаза показались мне очень черными и блестящими. Она была одета в красное платье, расшитое маленькими костяными пуговицами с резным изображением нарвала. Мужчины поставили ее кресло на массивный стол, где она и осталась сидеть, оглядывая всех собравшихся в ее доме. С едва слышным вздохом старая женщина расправила плечи и облизнула розовым языком поблекшие губы. На высохших ногах подрагивали меховые тапочки.

– Хорошо! Я вижу, все собрались! – заявила она.

Она произнесла эти слова на языке Внешних островов – слишком громко, как все тугие на ухо старики. И мне показалось, что она не испытывает той тревогой, которая переполняла женщин ее клана.

Великая Мать клана наклонилась вперед, и ее шишковатые пальцы вцепились в изогнутые подлокотники кресла.

– Что ж, пусть он выйдет вперед. Тот, кто ищет расположения нашей Эллианы, нарчески клана нарвала. Где тот дерзкий воин, что ищет материнского дозволения возлечь с нашей дочерью?

Я не сомневался, что Дьютифул ожидал услышать совсем другие слова. Он отчаянно покраснел и выступил вперед. Затем принц поклонился старухе, как принято у воинов, и на чистом языке Внешних островов ответил:

– Я стою перед матерями клана нарвала и прошу разрешения объединить свой род с вашим.

Некоторое время она смотрела на него, а потом перевела хмурый взгляд на одного из молодых людей, который нес ее кресло.

– Что делает здесь раб из Шести Герцогств? Его привезли нам в подарок? И поэтому он пытается так ужасно говорить на нашем языке? Отрежьте ему язык, если он сделает это еще раз!

Наступила тишина, которую нарушил дикий хохот в задней части зала. Впрочем, смех тут же стих. Однако Дьютифул сумел сохранить хладнокровие, и ему хватило ума не вступать в объяснения с распалившийся Матерью клана. Женщина из окружения нарчески подошла к Матери, привстала на цыпочки и начала что-то шептать ей на ухо. Старуха раздраженно отмахнулась от нее.

– Прекрати свое шипение и плевки, Алмата! Забыла, что ли, – я ничего не слышу, когда ты так лепечешь! Где Пиоттр? – Она посмотрела по сторонам, словно искала потерянный башмак, увидела Пиоттра и нахмурилась. – Да вот же он! Ты ведь знаешь, что лучше всего я слышу, когда говорит он. Что он там делает? Иди сюда, наглый мошенник, и объясни, что все это значит!

Было бы забавно наблюдать, как старуха командует суровым воином, если бы не тревога на его лице. Он подошел к Матери, быстро опустился на одно колено и встал. Она подняла похожую на высохший корень руку и положила ему на плечо.

– Что все это значит? – нетерпеливо повторила она.

– Эртр, – спокойно сказал он. Вероятно, его низкий голос лучше доходил до старых ушей, чем пронзительный шепот женщины. – Речь идет об Эртр. Помнишь?

– Эртр… – И ее глаза неожиданно наполнились слезами. Она оглядела зал. – И Косси? Маленькая Косси тоже? Значит, она уже здесь? Наконец вернулась домой?

– Нет, – коротко ответил Пиоттр. – Их здесь нет. Вот о чем речь. Помнишь? Сегодня утром мы говорили об этом в саду. Помнишь? – И он ободряюще кивнул ей.