Григорий Ярцев - Хроники Каторги: Цой жив (СИ)

Измучено дыша, искатель уткнулся лицом в зеленую траву, кожей ощущая колкие кончики и прохладу утренней росы. Сердце бешено билось, отдавая болью в горло; когда действие пыльцы отпустит, тело заломит, а мышцы будут здорово болеть. Никогда прежде Цой не был так обязан другому хищнику и безмолвно благодарил его за спасение собственный шкуры.

Послышался шелест травы, но не естественный, что получался от веянья ветерка, а осторожный и аккуратный, крадущийся. Следом шипение - ласковое и успокаивающее. Цой поднял измученные усталостью глаза и увидел угловатую голову ползущей змеи - треуголка, - мордой раздвигала стебельки. Не найти слов, которыми бы удалось передать гримасу разочарования, одолевшую лицо искателя в тот момент. Змеюка, напротив, как бы облизываясь, показывала разделенный натрое розоватый язычок. Ее яд он переживет, а вот она свой собственный укус - нет.

Искатель моргнуть не успел, как гадюка бросилась и впилась в щеку. Клыки вошли мягко и прыснули ядом. Жар, быстро охвативший голову человека, а затем и все тело, вызвал судороги, а после он потерял сознание.

«Двести два», - первая мысль, мелькнувшая в голове. Сколько времени пролежал, сказать нельзя, но недолго, учитывая, что мышцы продолжали непроизвольно содрогаться, а по телу частенько пробегала щекотливая дрожь.

Бросало в озноб. Цой сильно взмок.

Организм посредством пота избавлялся от яда, а бесья кожа, которой был плотно обмотан под одеждой, практически не пропускала влагу. Все до жути неприятно слиплось. Змеюка оказалась молодой, поскольку Цой пролежал трупом совсем немного, а треуголка так и сдохла, вцепившись в лицо; живут, мерзопакостные, до первого укуса, а остальное время заглатывают детенышей тролликов и прочую мелочь. Кусают только раз в жизни - когда понимают, что не переживут встречи с крупным противником.

Оторвал гадюку от онемевшей щеки и бросил рядом. Чуть позже приготовит и съест - мясо ее крайне вкусное, тает во рту. Пригодиться и кожа - пойдет на мешочки для хранения пыльцы.

Встать Цой не мог, потому, повернувшись, кубарем скатился к ручейку и, угодив в него головой, начал жадно глотать бегущую воду. Утоляя жажду, краем глаза заметил двух человек метрах в двадцати - мужчину и женщину, - проследили за ним и его побегом от толстопарда. Мужик грязный, небритый, тяжело дышал, а женщина - чумазая, но добротная; взмокшая смуглая кожа, как и маслянистые волосы, поблескивали в утренних лучах солнца. Шли налегке - искатели, как и Цой. Оба измотанные погоней и злые. Едва успели выйти из леса и, увидев лежавшего Цоя, замерли у плачущих стволов деревьев. Стояли и недобро смотрели, как он, с трудом совладав с собственным телом, тяжело поднялся на ноги.

Яд треуголки еще действовал.

Цой хотел предупредить искателей, пытался указать на деревья позади, но смог издать лишь пустой звук; тело противилось, а когда мужик опустил ладонь на мотоциклетную рукоять, приваренную к лезвию секача, помогать раздумал.

- Есь чо? - грубо бросил сдавленным, запыхавшимся голосом.

Цой молчал, стараясь не выдать взглядом мыслей; заставил себя не смотреть на плачущие стволы деревьев за их спинами.

- Глухой, а? - выкрикнула женщина и сделала шаг, хрустнув веткой под ногами и сверху, из густой листвы дуба, выпал кокон. Раскрывшись на лету, сцапал за секунду и живо утащил наверх, в листву, оставив после неуловимого движения лишь падающую труху.

Мужик, стоявший рядом, опомниться не успел, как его постигла та же участь.

Цой неспешно наклонился, превозмогая спазмы в пояснице и черпнул прохладной воды из ручейка. Вытер лицо, растер припухшую онемелую щеку.

Услышав крик орлолиска, инстинктивно пригнулся и огляделся - ничего, - а секунду спустя с неизвестной высоты на холм с чудовищным хрустом рухнула туша толстопарда. Зверь протяжно и с болью взревел, похоже, переломал все кости после падения, а сверху, угрожающе размахивая крыльями, подоспел орлолиск. Легко приземлившись на лапы, чудище несколько раз обошло добычу и, будто плетью удовлетворенно хлестало по ней длиннющим раздвоенным хвостом с окостенелыми зазубринами. Закончив играться, орлолиск прижал хищную кошку лапой и добил точным ударом острого клюва по голове и взмыл в воздух, утащив добычу в гнездо.

Цой ненавидел и проклинал Обелиск за воздействие, оказанное им на природу: мутировавшие животные, твари им порожденные, далеко не все агрессивные, но страшнее всего оказались те, что находились внутри. После Крушения они расселились, стали плодиться. Словом, заполучили в цепкие, хищные лапы новый дом. Искатель был абсолютно уверен, что чудища, бежавшие с Обелиска, рождены где угодно, но только не на Земле. Он не встречал их изображений и описаний в тех редких книгах, что находил в диких землях, чудом уцелевших после событий Крушения. Поначалу зарисовывал и записывал описания чудищ для себя. Только со временем заметки переросли в Монструм, который, даже спустя долгое время продолжал пополняться новыми описаниями.

Искатель не переставал гадать, какие тайны скрывал Обелиск за черными стенами, но и выяснять их не стремился. Одним из таких секретов, как полагал, были нелюди - с виду ничем не отличавшиеся от человека, но способные на чудные, казалось, невозможные вещи. Искатель не мог знать их истинного происхождения, однако было у него две догадки: то ли они, как и чудовища, были на Обелиске до падения, то ли люди стали такими под его воздействием после Крушения. Сам Цой склонялся ко второй мысли, поскольку за всю жизнь видел другого нелюдя лишь раз. Худощавый мужик невиданной силы, облаченный в странный костюм, целиком обтянутый жгутами-волокнами и с черной до блеска отполированной каской на голове, с необъяснимой легкостью валил толстые стволы деревьев голыми руками. Цой не стал выяснять цель этого действа, так и растворился в листве, оставшись незамеченным. Поговаривали, что ходят по земле нелюди, способные незримо двигать всякого рода предметы, или подчинять своей воле людей, принуждая их делать странные поступки, но так, в основном мужики, попадаясь, оправдывались перед своими женщинами за влечение к девицам моложе или винили во всем наебаб.

Сам Цой никогда не верил в то, чего не видел, хотя признавал - Обелиск в корне изменил мир.

Уходить с полянки Цой не спешил. Коконы, как было известно из его же заметок, поедали существо, соразмерное человеку за час, иногда за два, если кокон попадался ленивый, или человек упитанный. Последние встречались даже реже нелюдей, разве что Старый, но тот был полным, потому что буквально сидел на пайках, двигался мало и мог позволить себе наедаться до отвала, объясняя это желанием проверить годность продукта самому, а не травить каторжан.