Кристофер Паолини - Эрагон. Наследие

Эрагон крепче ухватился за луку седла, и Сапфира, резко опустив левое крыло, свернула на запад, направляясь к указанной впадине, и вскоре вновь выровняла полет. Эрагон зевнул, протер глаза и вытащил из седельной сумки яблоко и несколько полосок вяленого мяса. Завтрак, конечно, довольно скудный, но есть ему не очень-то хотелось. Во время полета он вообще старался не есть досыта, чтобы потом не мучила тошнота.

Он неторопливо жевал, глядя то на клубившиеся впереди тучи, то на сверкающую поверхность моря под ними. Ему становилось немного не по себе, когда он вспоминал, что вокруг одна вода и ближайшая суша – покинутый ими материк – находится примерно милях в пятидесяти от них. Эрагон представил себе, что падает и погружается все глубже и глубже в эти холодные тяжелые воды. Его даже озноб пробрал. Интересно, что там, на дне? А ведь, наверное, с помощью магии можно было бы совершить путешествие на дно морское и все выяснить. Впрочем, особого энтузиазма у него эта мысль не вызвала. Бездонные морские глубины казались ему слишком темными и опасными. Он чувствовал, что ему там совершенно не место. Лучше уж пусть в этой бездне спокойно живут те странные существа, которые всегда там обитали.

К полудню стало ясно, что мощная гряда облаков находится дальше от них, чем это казалось сначала, а грозовой фронт, как и говорил Глаэдр, гораздо шире, чем это представлялось Эрагону и Сапфире.

Поднялся небольшой встречный ветерок, несколько замедливший полет Сапфиры, однако она по-прежнему летела с весьма неплохой скоростью.

Когда они находились все еще далеко от переднего края бури, Сапфира удивила Эрагона и Глаэдра тем, что резко спустилась и полетела совсем низко, скользя над самой поверхностью воды.

Когда она выровняла полет, Глаэдр спросил:

«Ты что это задумала?»

«Мне интересно, – ответила она. – И потом, я хочу дать крыльям отдых, прежде чем нырять в бурю».

И она продолжала скользить над волнами, а отражение в воде повторяло все ее движения, как некий призрачный двойник. Казалось, летят два дракона – один светлый, другой темный. Затем Сапфира, сложив крылья, аккуратно села на воду и, взметнув тучу брызг, поплыла, рассекая грудью волны.

В результате Эрагон оказался мокрым с головы до ног. Но хоть вода и была весьма прохладной, воздух после долго полета на большой высоте казался приятно теплым – Эрагон даже расстегнул плащ и стащил с рук перчатки.

Сапфира мирно плыла, покачиваясь в такт волнам, и Эрагон, поглядывая по сторонам, заметил справа несколько пуков коричневатых морских водорослей, ветвистых, как деревья. Концы ветвей были украшены метелками и какими-то странными пузырьками, похожими на ягоды.

А высоко над головой, примерно на той высоте, где до этого летела Сапфира, Эрагон увидел пару альбатросов. Их широкие крылья по краю были украшены черной полосой. Птицы явно уходили от надвигающейся грозы, и это усилило его беспокойство. Альбатросы напомнили ему, как однажды в Спайне он видел бегущих рядом оленей и волков, вместе удиравших от лесного пожара.

«Если бы мы были достаточно благоразумны, – мысленно сказал он Сапфире, – мы бы повернули назад».

«Если бы мы были достаточно благоразумны, мы бы навсегда покинули Алагейзию и никогда больше туда не возвращались», – ответила она.

Изогнув шею, она коснулась мордой поверхности воды и тут же недовольно тряхнула головой и принялась облизываться, словно попробовала нечто чрезвычайно неприятное на вкус.

И вдруг Эрагон почувствовал, как в душе Глаэдра волной поднимается страшная паника.

«Взлетай! Немедленно взлетай! Слышишь? Немедленно!» – взревел старый дракон, и Сапфира не стала задавать лишних вопросов. С громовым грохотом распахнув свои огромные крылья, она забила ими, чтобы поскорей подняться с поверхности воды, и подняла в воздух целые тучи водяной пыли.

Эрагон наклонился вперед и вцепился в луку седла, чтобы не упасть. Густая, как туман, водяная пыль слепила глаза, и ему пришлось воспользоваться внутренним видением, чтобы выяснить, что же так встревожило Глаэдра.

Откуда-то из невероятных глубин прямо к Сапфире с невероятной скоростью поднималось нечто холодное, огромное, исполненное хищного, неутолимого голода! Эрагон попытался заклятием спугнуть неведомую тварь, заставить ее повернуть назад, однако она, похоже, не замечала его усилий и казалась совершенно неуязвимой. На мгновение проникнув в лишенные света глубины сознания странного существа, Эрагон мельком успел прочесть его воспоминания о бесчисленных годах, проведенных в полном одиночестве в ледяных морских глубинах, где оно охотилось или уходило от преследования других, еще более крупных охотников.

Эрагону стало страшно. Он уже почти выхватил из ножен Брисингр, но как раз в этот момент Сапфира окончательно вырвалась из объятий морских волн и стала быстро подниматься к облакам.

«Скорей, Сапфира! Скорей!» – мысленно кричал Эрагон.

Вдруг на том месте, где они только что были, взлетел белый от пены фонтан воды, и Эрагон успел заметить лишь две сверкающие серые челюсти, разинутые так широко, что меж ними легко мог пройти всадник вместе с конем. Челюсти были буквально усеяны сотнями сверкающих белых зубов.

Сапфира, глазами Эрагона увидев страшного преследователя, резко метнулась в сторону, уходя от разинутой пасти подводного хищника, и невольно задела крылом поверхность воды. Тут же с громким щелканьем захлопнулись чудовищные челюсти, и острые как иглы зубы морского чудовища на какой-то дюйм промахнулись мимо хвоста Сапфиры.

Хищник снова рухнул в воду, и теперь стала видна большая часть его туши и длинная, какая-то угловатая голова. Над глазами монстра торчал, как гребень, костистый нарост, из которого во все стороны вились толстые, как канат, длинные щупальца. Шея чудовища напоминала тело огромного удава и, как и все его тело, была очень гладкой и мускулистой. По обе стороны груди торчали крупные ласты, похожие на весла, которые довольно беспомощно колотили по воздуху.

Перевернувшись набок, чудовище взметнуло в воздух еще одну тучу брызг и скрылось в волнах. Перед этим Эрагон успел заглянул в его единственный, обращенный вверх, глаз, черный, как капля дегтя. В этом немигающем глазу было столько злобы, ненависти, бешеного гнева и разочарования, что Эрагона пробрал озноб, и ему вдруг захотелось оказаться где-нибудь в самом центре пустыни Хадарак, где они уж наверняка были бы в полной безопасности от этой твари, измученной многовековым голодом в своих темных глубинах.

С бешено бьющимся сердцем он сунул в ножны Брисингр и, навалившись на луку седла, спросил:

«Что это было?»

«Нидхвал», – ответил Глаэдр.