Кристофер Паолини - Эрагон. Наследие

Высоко над днищем этой огромной чаши среди деревьев Эрагон заметил немало каменных строений, стоявших весьма обособленно друг от друга, а также обрушившиеся, заросшие молодняком входы в некогда жилые пещеры. На склонах гор виднелись остатки сожженных сторожевых башен и огромные замки с провалившимися крышами; внизу были здания поменьше, и они выглядели так, словно все еще были обитаемыми.

Более десятка рек стекало со склонов гор и, извиваясь, пробиралось сквозь заросли на дне чаши, пока не попадало в большое спокойное озеро, находившееся почти в самом ее центре. Вокруг озера лежали развалины главного города Всадников – Дору Арибы. Столичные строения почти все отличались гигантскими размерами – в этих опустевших полуразрушенных замках поместился бы, наверное, весь Карвахолл. Каждый вход был точно зев огромной неисследованной пещеры. Каждое окно было размером с въездные ворота, а стены напоминали отвесные утесы.

Толстый, упругий слой вьющихся растений порой полностью скрывал каменные плиты, а там, где не было плюща, плиты поросли мхом, и благодаря этому здания словно растворялись в пейзаже, сливались с ним; казалось, они и сами выросли прямо из земли. Немногочисленные участки обнаженного камня чаще всего имели бледно-охристую окраску, хотя встречались и пятна красного, коричневого и мутно-синего цвета.

Как все прочие эльфийские строения, здания эти, несмотря на свои размеры, отличались определенным изяществом и некой текучестью формы. Дома эльфов всегда казались Эрагону более стройными, чем дома гномов или людей. Но здесь, в Дору Арибе, этим домам, безусловно, была свойственна особая прочность и некое благородное достоинство, чего не хватало, пожалуй, тем домам-деревьям, которые Эрагон видел в Эллесмере. Впрочем, некоторые здешние дома показались ему похожими на дома жителей долины Паланкар, и он вспомнил, что самые первые из Всадников-людей как раз и были родом из его родных мест. В общем, архитектура этого города имела свой уникальный, неповторимый стиль – не совсем эльфийский, но и не совсем человеческий.

К сожалению, почти все здания были сильно разрушены, а некоторые почти стерты с лица земли. Эти разрушения, похоже, расходились радиусами от некоего центра на южной окраине города – глубокой, более чем на тридцать футов уходящей в землю воронки. Несколько березок уже успели пустить там корни и шелестели листвой под легкими порывами ветерка.

Все площади и прочие открытые городские пространства заросли сорными травами и кустарником, а вдоль улиц, где некогда были тротуары, вымощенные плиткой, тянулись полоски зеленой травы. Там, где стены зданий сумели защитить чудесные сады Всадников от страшного взрыва, уничтожившего весь город, еще виднелись на заросших клумбах бледные неяркие цветы, несомненно созданные некогда с помощью давным-давно забытых заклинаний.

А вот круговая аллея являла собой весьма печальное зрелище – ее едва можно было различить среди развалин, сорных трав и кустарника.

«Вот они, руины нашей гордости и славы! – воскликнул Глаэдр. Затем, помолчав, велел Эрагону: – А теперь произнеси следующее заклинание, повторяй за мной…»

И Глаэдр произнес несколько фраз на древнем языке. Это было очень странное заклинание, и слова в нем показались Эрагону непонятными и какими-то путаными; он даже толком не понял, что именно должен совершить, произнося его.

Когда же он спросил об этом Глаэдра, старый дракон сказал:

«Здесь повсюду невидимый яд. И в том воздухе, которым вы дышите, и в земле, по которой вы ступаете, и в пище, которую вы случайно можете съесть, и в воде, которую можете выпить. Это заклинание защитит нас от яда».

«Что? Какой еще яд?» – переспросила Сапфира, ибо ее мысли работали так же медленно, как ее усталые крылья.

И Эрагон, благодаря мысленной связи с Глаэдром, снова увидел перед собой ту страшную воронку и услышал голос старого дракона:

«Во время битвы с Проклятыми один из наших, некий эльф по имени Тхувиель, убил себя с помощью магии. То ли это произошло случайно, то ли осознанно, так никто толком и не понял, но результат вы можете видеть сами. Хотя, конечно, не весь результат, ибо вызванный заклятиями Тхувиеля взрыв сделал всю эту местность непригодной для жизни. Те, кто здесь оставались, вскоре покрылись язвами, у них стали выпадать волосы, и многие вскоре умерли».

Встревожившись, Эрагон поспешно произнес заклинание – оказалось, что оно требует не так уж много сил, – а потом спросил:

«Как же мог один человек или даже эльф нанести такой ущерб целому острову? Даже если этому Тхувиелю помогал его дракон! Я даже представить себе этого не могу, разве что его дракон был величиной с гору!»

«Его дракон не помогал ему, – сказал Глаэдр. – Его дракон был мертв. И весь этот ущерб Тхувиель нанес вполне самостоятельно».

«Но как?»

«Единственным доступным для него способом: превратил свою плоть в энергию».

«Он превратил себя в духа?»

«Нет. Эта энергия не обладала ни мыслью, ни конкретной структурой, и как только он ее высвободил, она сеяла разрушения до тех пор, пока не иссякла».

«Я как-то не сознавал, что в одном-единственном теле может содержаться такое количество энергии».

«Это не слишком хорошо изучено, но известно, что даже самая маленькая частица материи способна выделить огромное количество энергии. Материя, похоже, вообще являет собой некую застывшую, замороженную энергию. Растопи ее и получишь паводок, которому мало что способно противостоять… Говорят, здешний взрыв был слышен даже в Тирме, а облако дыма, которое за этим последовало, достигло вершин Беорских гор».

«Значит, в результате этого взрыва и погиб Глаэран?» – спросил Эрагон, имея в виду одного из Проклятых, который, как ему было известно, умер еще на острове Врёнгард.

«Да, Глаэран погиб здесь. А вот Гальбаторикс и остальные Проклятые сумели себя защитить, поскольку были предупреждены заранее. В результате взрыва погибло и немало Всадников – из тех, кому не повезло».

Пока Сапфира, скользя под низко висящими облаками, кружила над островом, Глаэдр постоянно руководил ее полетом, подсказывая, куда ей направиться, и в итоге она повернула четко на северо-запад. Глаэдр называл каждую гору, мимо которой она пролетала: Илтхиарос, Феллсверд, Намменмаст, Хилдрим, Тирнадрим. Он также перечислял названия многих крепостей и сторожевых башен, теперь лежавших в развалинах, успевая поведать Эрагону и Сапфире кое-что из их истории. Впрочем, повествования старого дракона с должным вниманием слушал один Эрагон.

Он чувствовал, как старая печаль вновь проснулась в душе Глаэдра. И печаль эта была связана не столько с гибелью прекрасного города Дору Арибы, сколько с гибелью Всадников, с почти полным уничтожением драконов, с утратой тысячелетних знаний и мудрости. Память о том, что было раньше – память о той великой дружбе, которая когда-то существовала между членами ордена, – была для Глаэдра чрезвычайно мучительной, ибо усугубляла чувство глубокого одиночества, владевшее им. И Эрагон, чувствуя все это, и сам невольно начал печалиться.