Кристофер Паолини - Эрагон. Наследие

Ненавистней всего Эрагону была несправедливость подобного конца. Ему казалось неправильным то, что столько людей, эльфов, гномов, драконов и других существ страдали и погибали во имя безнадежной, недостижимой цели. Неужели действительно безнадежной? Неужели недостижимой? Нет, не может быть, чтобы один лишь Гальбаторикс оказался причиной столь ужасного краха. Недопустимо, неправильно , если он избежит наказания за свои злодеяния…

« Но почему? » – спрашивал себя Эрагон.

И тут он припомнил видение, которое им с Сапфирой так упорно показывал некогда старейший из Элдунари, Валдр – доказывая, что мечты и заботы скворцов ничуть не менее важны, чем заботы королей.

– Подчинись! – крикнул Гальбаторикс, и сознание пронзило мозг Эрагона, словно тысячи острых ледяных осколков, словно горячие языки пламени, сжигающие изнутри. Эрагон громко вскрикнул и в отчаянии мысленно обратился к Сапфире и Элдунари, но их разумы пребывали в осаде, атакованные Элдунари диких драконов. И тогда он сам, нарушая все правила, отнял у них немного мысленной энергии и с помощью этой энергии составил и произнес заклятие.

Собственно, это было заклятие без слов, ибо магия Гальбаторикса не позволила бы ему вымолвить ни слова, да и никакими словами невозможно было описать то, чего хотел Эрагон, и то, что он в данный момент чувствовал. Для этого не хватило бы целой библиотеки мудрых книг. Его заклятие было продиктовано скорее инстинктом и эмоциями, языка для этой цели было бы недостаточно.

То, чего он хотел, было одновременно и просто, и сложно. Он очень хотел, чтобы Гальбаторикс понял… Да, чтобы он понял неправильность своих действий. Это заклинание не было атакой на него. Это была попытка поговорить с ним. Если ему, Эрагону, предстояло всю оставшуюся жизнь провести у него в рабстве, то он хотел бы, чтобы прежде Гальбаторикс осознал, какое преступление он совершил, осознал полностью и до конца.

Когда магия начала действовать, Эрагон почувствовал, что Умаротх и остальные Элдунари почти полностью переключили свое внимание на него, одновременно пытаясь сдержать мысленный натиск принадлежащих Гальбаториксу драконьих душ и разумов. Сотни лет безутешного горя и гнева сделали свое дело, и бывшие драконы, как бы сплавив свои мысли с мыслями Эрагона, стали постепенно изменять суть созданного им заклинания, углубляя его, расширяя, добавляя ему новый смысл, и оно стало значительно мощней и обширней, чем он того хотел.

Это заклинание теперь должно было не только доказать Гальбаториксу, что вся его жизнь, все его действия были неправильны, но и заставить его пережить те чувства, как плохие, так и хорошие, какие он вызывал у других с момента своего появления на свет. Заклинание получилось куда боле сложным, чем все те, которые Эрагон смог бы создать сам, так как заключало в себе куда больше, чем был способен воспринять один человек или один дракон. Каждое Элдунари внесло свою лепту в эти чары. Сумма этих вложений привела к созданию таких чар, которые охватили своим воздействием не только всю Алагейзию, но и простирались далеко в глубь времен, завершаясь в той точке, когда новорожденный Гальбаторикс издал свой первый крик.

Это было, как представлялось Эрагону, самое великое произведение магического искусства, какое когда-либо создавали драконы. А он лишь послужил для них послушным инструментом. И оружием.

Сила Элдунари хлынула в него, как воды океана, и Эрагон почувствовал себя жалким, хрупким суденышком. В какой-то момент ему показалось, что у него просто кожа лопнет, не выдержав этого невероятного напора, этого потока мысленной энергии, проводником которой он сейчас являлся. Если бы не Сапфира, он бы тут же мгновенно и умер, полностью исчерпав свои силы и не в силах справиться с ненасытными требованиями разбуженной драконами магии.

Вокруг, казалось, померк даже свет беспламенных светильников. В ушах у Эрагона звучало эхо тысяч голосов – невыносимая какофония боли и радости, отголоски которой доносились до него как из настоящего, так и из далекого прошлого.

Морщины на лице Гальбаторикса вдруг резко обозначились, а глаза странным образом выпучились так, что буквально вылезали из орбит.

– Что ты натворил? – спросил он каким-то пустым напряженным голосом и отшатнулся, прижимая к вискам стиснутые кулаки. – Что ты такое сделал?

И Эрагон с огромным усилием ответил:

– Заставил тебя понять.

Гальбаторикс уставился на него с выражением полнейшего ужаса. Мускулы у него на лице дергались сами по себе, искажая его черты. Его тело сперва начало дрожать, а потом забилось в судорогах. Страшно оскалившись, он прорычал:

– Тебе не одержать надо мною верх, мальчишка! Тебе… не… одержать… – Он застонал и пошатнулся. Внезапно Эрагон почувствовал, как чары, державшие в тисках его сознание и тело, куда-то исчезли. Лишившись последних сил, он упал на пол, но успел заметить, что Эльва, Арья, Сапфира, Торн, Шрюкн и двое детей, по-прежнему сидевшие на ступенях тронного возвышения, тоже обрели способность двигаться.

Оглушительный рев Шрюкна наполнил зал. Гигантский черный дракон стряхнул Торна со своей шеи, и тот отлетел на середину зала, приземлившись так неловко, что кости в его левом крыле с громким хрустом надломились.

– Я…не…сдамся…тебе, – с напряжением вымолвил Гальбаторикс. У него за спиной Эрагон увидел Арью – она оказалась гораздо ближе к трону, чем Эрагон, но явно колебалась, оглядываясь на них. Затем, решившись, она молнией пронеслась мимо тронного возвышения и вместе с Сапфирой устремилась к Шрюкну. Торн, с трудом поднявшись с пола, последовал за ними.

С исказившимся, как у безумца, лицом Гальбаторикс подбежал к Эрагону и замахнулся на него Врангром. Эрагон мгновенно перекатился на бок и услышал, как лезвие меча лязгнуло по камню рядом с его головой. Он по инерции прокатился по полу еще несколько футов, потом резким прыжком вскочил на ноги и занял боевую позицию. Впрочем, только исходящая от Элдунари энергия позволяла ему сейчас держаться на ногах.

С громким криком Гальбаторикс бросился на него, и Эрагон относительно легко отразил его неуклюжий удар. Их мечи звенели, как колокола, и этот звон казался удивительно резким и чистым среди рева драконов и шепота мертвых.

Сапфира подпрыгнула высоко в воздух, ударила прямо в гигантскую морду Шрюкна, разодрав ее когтями до крови, и снова спрыгнула на пол. Черный дракон замахнулся на нее, тоже выпустив когти, но она легко отскочила назад и даже немного приоткрыла крылья.

Эрагон присел, уходя от свирепого косого удара, и нанес Гальбаториксу колющий удар в левую подмышку.

Он очень удивился, когда острие Брисингра окрасилось кровью. Судорога, скрутившая руку Гальбаторикса, помешала ему нанести следующий удар, но потом они снова сошлись, скрестив мечи у самых рукоятей и пытаясь силой лишить противника физического и душевного равновесия.