Иван Оченков - Смоленский поход

— Вечеряете? — спросил самый старший из вошедших князь Василий Лыков(?)

— Садитесь с нами, — радушно пригласил их Романов.

— Благодарствуйте, — сдержано ответили гости и стали рассаживаться.

Сразу возникла заминка, поскольку Федька с Мишкой сидели рядом, а вошедшие были куда выше Панина родом, и сесть ниже его им было никак нельзя. Впрочем, Федька, прекрасно зная все эти обычаи, тут же пересел на край, что прочие приняли как само собой разумеющее.

— В дозоре были? — нейтральным тоном поинтересовался Василий.

— Ага, за ляхами следили, — охотно отвечал ему Мишка.

— Да, теперь царских рынд в дозоры назначают, — покачали головой прочие.

— А мне интересно, — простодушно отозвался хозяин шатра.

— Интересно, Миша, у девки под сарафаном! — назидательно произнес Лыков, — а ты, царев стольник и не дело тебе в дозоры ходить. Умаление роду!

— Все лучше, чем с топором без дела стоять, — не согласился тот.

— Дурень ты Мишка! Не просто стоять, а царскую особу охранять! Понимать надо. Таковая честь не всякому положена. Это сейчас всяких худородных в рынды производят, а в прежние времена такого бесчестия отродясь не бывало.

— Меня в рынды государь пожаловал, — отчетливо проговорил Федька, — и род у меня честный, не хуже иных и прочих.

— Не хуже иных и прочих, — передразнил его в ответ Василий, — да к нам в холопы, бывало, выше тебя родом продавались! Смотри на него, каков! Не хуже иных и прочих.

— Ты, князь Василий, говори, да не заговаривайся! Федор гость мой, и кто на моего гостя хулу возводит, тот со мной бранится, — прервал его Мишка, — ты ежели по делу пришел, так говори, чего хотел.

— По делу, по делу, — отозвался обескураженный отпором Лыков, — только дело это не всех касается…

— Пора мне, Михаил Федорович, — поднялся Панин, — спасибо за хлеб за соль…

— Едим да свой, — негромко проговорил кто-то из рынд и засмеялся.

Поклонившись хозяину и не глядя на прочих, Федька вышел из шатра. Было уже довольно сумрачно, а слуг рядом не оказалось, так что парень тут же повернулся и, зайдя с другой стороны, начал прислушиваться.

— Эх, Мишка — Мишка, — выговаривал тем временем Романову Лыков, — шатаешься незнамо где и не ведаешь что твоего дядю князя Троекурова велено в железа заковать, да содержать как злодея!

— Не может быть! — Воскликнул в ответ Романов, — кто?

— Не знаешь кто, — саркастически усмехнулся князь Василий, — королевич наш заморский!

— За что?

— За правду! Посмел перечить, видишь ли, кровь христианскую пожалел.

— Как это?

— А вот так! Немец наш хочет всех православных воинов погубить, пославши их на пушки ляшские! Дядя — же твой, не стерпел, да за правду встал, а его за это в железа велено.

— А вы что?

— А что мы? Не стали такого приказа выполнять. Да, так и сказали, дескать, недопустим бесчестия.

— А государь?

— Хех, государь… государь немцев кликнул, уж они-то христопродавцы бога совсем не боятся.

— Что же теперь делать? — пролепетал в ответ Мишка.

Что ему ответил князь Василий, Федька так и не услышал. Рядом раздался шум, ржание коней, забегали слуги и Панин, воспользовавшись темнотой, улизнул. Вернувшись к своей сотне, он, как нарочно, наткнулся на Корнилия.

— Где тебя нечистый носит? — грубовато поприветствовал его Михальский, — мы тебя обыскались.

— У Романова был, — буркнул в ответ Панин.

— Гостил, значит, ну и чем тебя угощали, пряниками али еще чем?

Федька в ответ только промолчал, упрямо сжав губы. Корнилий, приглядевшись в темноте к его лицу, встревожено спросил:

— Случилось чего?

— Слово и дело государево, — едва слышно проговорил парень.

— Чего? — изумился тот.

— Слово и дело государево, — чуть громче проговорил Федька.

— Ну-ка, пойдем, расскажешь что с тобой приключилось.

Через несколько минут, Корнилий уже шел с Федором в сторону стрелецкого лагеря. Подойдя к скромному шатру Анисима Пушкарева, сотник оглянулся и, не заметив ничего подозрительного, вошел вместе с парнем внутрь.

— Что приключилось то — встретил их вопросом, непонятно как оказавшийся у стрелецкого полуголовы, царский кравчий. — Чего звал, да еще сюда?

— Прости, Никита Иванович, да только рядом с государем глаз чужих много, да ушей. А тут у стрельцов куда как спокойнее.

— Вот как?

— Да уж так, ну-ка Федя расскажи нам еще раз что услышал.

Пока Панин рассказывал присутствующим то, что подслушал у Романовского шатра, лица у них все более темнели. Наконец Пушкарев не выдержал и замысловато выругался.

— Вот же аспиды многоглавые, все им не так! Чего делать-то будем?

— Государю надобно сказать, — робко предположил Федька.

— Ага, — посмотрел на него с жалостью Вельяминов, — а что мы ему скажем, что бояричи воду мутят? Так он это без нас знает. Вот кабы ты услыхал, что они умысел на государя имеют, тогда другое дело…

— А может, услыхал? — с надеждой спросил Анисим, — главное дело начать, а на дыбе и не в таком признаешься.

— Не, — испугался Федор, — врать не стану. Государь меня будто насквозь видит, да и невместно это — напраслину возводить.

— Можно и без дыбы, — задумчиво проговорил Михальский, — отправить их куда в бой, а там — воля божья.

— Э, нет, — не согласился с ним Пушкарев, — эти дурачки молодые не сами додумались, а за кем-то повторяют. Надо узнать за кем. Да и если они нынче ничего не умышляют, так завтра начнут, а крамолу если рвать то с корнем!

— Не пойдет на это государь, — покачал головой Никита, — сами знаете, он пока в их руках сабли не увидит, в заговор не поверит.

— Угу, — покачал головой Анисим и вдруг хлопнул себя по голове, — охти мне, а пока мы все здесь, с царем кто?

— Не бойся, фон Гершов с ним, а его драгуны, да кирасиры на часах вокруг шатра.

— Тогда ладно, Кароль он человек надежный, даром что немец.

Утром следующего дня я вместе со свитой направился к ближайшей к лагерю осадной батарее. Лично встретивший меняВан Дейк отчитался о проделанной работе и доложил о готовности начать обстрел. Внимательно ознакомившись с тем, как установлены осадные пищали и бомбарды, я, укрывшись в небольшом, специально устроенном на такой случай окопчике, махнул рукой в знак согласия. Орудия были уже заряжены и пушкари один за другим подбегали к своим пушкам, вжимая фитили в затравки. Первым канонаду начала большая богато изукрашенная пищаль под названием «Аспид». Выстрел разорвал напряженную тишину в клочья, и в сторону крепостной стены понеслось кованое ядро. Прицел был взят достаточно хорошо и гостинец ударил в самое основание стены, брызнув в разные стороны осколками. Стены в этом месте были обрушены еще поляками в прошлую осаду. Не имея времени возвести новые укрепления, новые хозяева ограничились лишь тем, что, расчистив завалы, возвели на месте обрушившегося прясла обычные бревенчатые клети, забитые изнутри землей вперемешку с кирпичными обломками прежнего строения. Позади деревянной стены был насыпан вал с частоколом поверху. На самих клетях стояли несколько пушек малого калибра, из которых осажденные попытались вести контрбатарейную борьбу, но, убедившись, что не могут состязаться с нами в дальнобойности, прекратили это бесполезное занятие.