Алексей Федорочев - Лестница в небо (СИ)

— И все-то ты обо мне знаешь!.. — я почему-то был уверен, что Гришка про то дело с Бобриными не слышал. Хотя, глупо с моей стороны, шум тогда по Москве знатный стоял, и то, что с гвардейцем мы весной на ножах были, ничего не значило. Узнал просто не лично от меня, вот и все.

— Работа такая!

Рассказ Григория о событиях, в завязке которых довелось поучаствовать, выслушал внимательно. Что-то уже знал, о чем-то догадывался, но куча деталей прошла мимо меня. Капитан Рогов делиться тайнами следствия не спешил, он пока даже не появлялся в Питере, хотя и обещал навестить, а других источников информации до сегодняшнего дня не было. Но в одном месте перебиваю Осмолкина:

— Не сходится! Пропало четверо, погибло — десять, а ты говоришь, что гордеевская контора троих похитила и четверых прихлопнула.

— Не знаю, откуда у тебя десяток взялся, откуда ты вообще про это знаешь? Это ж на Урале происходило, а ты у меня почти все время на глазах был?

— Ты про такие разрешенные на территории империи организации, как Почта России и Руссвязь, слышал?

— Почему разрешенные?.. Кто их запретит-то? — мои шуточки, как всегда, вводят Григория в ступор.

— Никто не запретит, я про то, что любую информацию сейчас нетрудно получить. А мир, он, знаешь, не без добрых людей.

— Все равно не понял, как ты мог это узнать, но ты прав, детей больше было…

Григорий как-то мнется, опять тянется в карман за пачкой, а меня внезапно озаряет:

— Что, остальные — все-таки ваша работа?

— Не моя… — прячет глаза Осмолкин.

— Твоя — не твоя, но ваша?

— Я действительно не знал, прости… С тремя помимо тебя пытались работать… — Гришка выкидывает на снег нервно сломанную сигарету и лезет за новой. — Суки они!

— Кто? Дети?!

— Хозяин с Моховым, есть там у нас один кадр… Знаешь, я с тобой возиться с самого начала не очень хотел: и от людей отвык, и из-за дара завидовал, и недолюбливал, чего уж там… Но я еще и не очень-то представлял тогда, зачем ты нужен, недавно только выяснил. И можешь мне не верить, но вывести тебя из игры я не только из-за своих проблем пытался. Жаль, не получилось. А эти… Одному мальчишке семь было, второму десять, третий, правда, школу уже заканчивал — ровесник твой. Был. У старшего закладки неровно легли — психом стал, вроде как голоса начал слышать и в петлю залез. А младших… Как раз та, пропавшая группа отметилась… У семилетнего мать пытались шантажировать, нашли что-то на нее — так их клановая СБ чуть не замела, а они, следы пряча, дом со всей семьей сожгли. Второго пытались поймать и вывезти, чтобы у нас обследовать — очень уж его Потемкины выделяли из других детей, а он от них с крутого берега в речку сиганул — голову о камни разбил. О последнем уже сказал: закладок наставили, но что-то не рассчитали, сам повесился. Но это уже менталист наш постарался, группа к тому времени как раз пропала.

Молчим. Солнце издевательски ярко светит, лучи миллионами искр отражаются от снега и льда, красота кругом, а на душе… хреново, в общем, на душе.

— Можешь потом узнать, как тех ребят звали, которых Гордеевы сработали?

— Узнаю, это нетрудно. Тебе зачем?

— Со своим списком сравню.

— Узнаю, — дает обещание Григорий, и мы опять какое-то время молчим, отгоняя каждый своих призраков.

— Это были условно хорошие новости, а плохие есть? — вспоминаю, что к каждой ложке меда полагается бочка дегтя.

— Что же в них хорошего-то? — криво усмехается мужчина.

— Отец Никандр нас покидает, ему и его присным не до меня, ты к смерти моих братьев непричастен, к смерти Потемкина-старшего и Лизаветы — тоже. Смотри, сколько уже радости! Ты, главное, мне этого Мохова координаты не забудь скинуть.

— Куда скинуть?

— Да, блин, списать, отправить, выдать!!! — хорошо, что не пошел к Гагарину, что-то у меня сегодня язык вперед головы работает.

— Ладно-ладно! А Мохов, кстати, в конверте, что я принес, есть. Немного, но я постараюсь еще собрать.

— Так есть плохое или нет?

Григорий на всякий случай оглядывается в поисках ненужных свидетелей, но никто нас пока не ищет. Я, помня, как умеют маскироваться мои слуги, обстановку мониторю и могу гарантировать, что в радиусе двадцати-тридцати метров нет ни души, дальше — увы: либо специальные навыки требуются, которыми не владею, либо вообще контролировать невозможно. Но двадцатиметровую зону держу уверенно, для негромкой беседы этого достаточно. Теоретически, конечно, разговор все равно подслушать можно, у спецслужб наверняка и устройства для этого есть, но это уже надо нереальные усилия приложить.

— Есть, как ни быть… — и опять закуривает. Он меня уже бесит сегодня этой своей привычкой!

— Да что из тебя все как клещами тянуть приходится, а?!

— Твое дело кто-то забрал, но вот кто — не знаю. Я думаю, когда… мы все потом к Милославскому перейдем, а он уже будет решать по нам персонально. Вряд ли отделение в нынешнем виде сохранят, скорее всего, раскидают нас по разным подразделениям. Кто-то на пенсию уйдет, потому что с Хозяином ровесники. Те, кто постриг с ним принял, скорее всего, так в монастыре и останутся. Еще кто-то наверняка сам уйти захочет, удерживать тоже вряд ли будут. Так что, даже если и узнаю, кто такой прыткий, то все равно жизнь может с нужными людьми развести.

— Там что-то для меня опасное?

— Характеристики, осмотры, психопортреты точно есть. Я их сам пачками составлял, другие тоже руки приложили. Матери твоей настоящие документы. Если постараться, то материала для шантажа можно набрать. Одни записки Васильева-Морозова чего стоят!

— Не айс… А может этот таинственный прыткий товарищ продолжить всю эту мутную канитель со мной и Потемкиными?

— Говорю же — не знаю, кто и куда дело уволок!

— Я не конкретную личность имею в виду, а вообще… в принципе?..

— Знаешь, с одной стороны вроде бы рано гадать. Но я за эти полгода с семьей провел много времени, а они у меня не последние люди, так с их слов не так уж и недоволен Константин этим кланом. Уж как мы двадцать лет бились, а ни одного факта, что князь к тому теракту причастен так и не нашли, а искали — по песчинке просеивали! К Александру Павловичу были по другим делам претензии, а вот Павел государю нравится. Ни в каком, упаси господи, пошлом смысле! — как человек, как руководитель. Они чем-то похожи даже: оба с действиями отцов в свое время не согласны во многом были, но вынуждены были подчиняться. И мне кажется, что продолжение загона Потемкиных император не одобрит. Да и не забывай, если их свалить — целая отрасль зашатается, а кому это нужно? И еще не верится мне, что Павел сейчас чем-то рисковать станет.

— Но?

— Что, но?

— Всегда бывает «но».

— А, это… Но! — выделяет собеседник в угоду мне. — Я, во-первых, не знаю, кто забрал дело, тот же Мохов с Хозяином вместе чуть ли ни с детства, интересы империи они одинаково понимают, а, во-вторых, мне лично его величество свои замыслы не докладывает. А мои собственные рассуждения до государственных масштабов не дотягивают. И кто знает, что через десять лет будет? Так что сказать со стопроцентной уверенностью, что все закончится, не могу. А поводок с тебя, может, до конца жизни так и не снимут.