Джон Норман - Волшебники Гора

— Значит, по-твоему, она соблазнительная? — уточнил я.

— И даже очень, — признал он, — и даже в её текущем весьма бедственном состоянии, остриженной, обветренной и обгорелой полевой рабыни.

— Смотри-ка! — воскликнул я.

— Вижу, — заверил меня юноша.

Женщина, стоявшая на гребне холма, запрокинула голову, повернув лицо к небу. Конечно, с такого расстояния мы не могли слышать её, но догадались, что она толи кричала, толи рыдала в горе и расстройстве. Даже отсюда было заметно, как дрожали её плечи и дёргались привязанные к ярму руки. Понятно, что рабыня не могла освободить их, и они так и остались на том же месте, где они были, широко разведёнными и привязанными к противоположным концам коромысла.

— Кажется, её потребности никак не могут оставить её, — заметил Марк.

— Похоже на то, — согласился я.

Наконец, женщина снова пошла, перевалила через гребень и исчезла из вида. Солнце тоже уже перевалило за зенит и теперь стояло далеко позади нас.

— Уверен, недалёк тот день, когда она превратится в весьма интересную, извивающуюся рабскую шлюху, — предположил я.

— Ты заметил? — осведомился мой друг.

— Конечно, — кивнул я.

— Неужели Ты не думаешь, что было жестоко, наказать её отказом в её использовании? — снова вернулся к прежней теме Марк.

— Не настолько жестоко, — заверил его я, — как это могло бы быть несколько месяцев спустя, когда она проживёт в неволе достаточно долгое время.

— Верно, — вынужден был признать он.

Рабские потребности имеют тенденцию развиваться и углубляться с каждым проведённым рабыней в неволе днём. На данной стадии рабства Лавиния ещё не могла даже начать подозревать о том, на что будут походить её потребности позже, и в какую беспомощную их пленницу она в конечном итоге превратится, какой безнадежной станет для неё тюрьма её же собственных потребностей, и в какую зависимость от милосердия владельца они её поместят. Перед лицом таких потребностей самые крепкие ошейники, самые тяжёлые цепи, не более чем паутинка. Думаю, никто и никогда не сможет измерить глубину и широту сексуальности рабыни и её любви.

— Но даже сейчас, было довольно безжалостно лишать её этого, — проворчал юноша.

— Мы это ей компенсируем, — пообещал я ему.

— О-о? — заинтересовался Марк.

— Ну, скажем так, возможно, мы сделаем это, — поправился я.

Мой друг вопросительно посмотрел на меня.

— При условии, конечно, что её рвение и совершенство служения позволят полагать, что она заслужила это, — добавил я.

— То есть, Ты на полном серьёзе говорил о том, что собираешься привести её под свою плеть? — осведомился он.

— Вполне, — кивнул я.

— И как она фигурирует в твоих планах? — уточнил Марк.

— Увидишь, — уклонился я от ответа.

Молодой воин, резким рывком поводьев, повернул своего тарлариона в другую сторону. Из-под лап ящера набухло облако пыли.

— Эй, приятель, Ты куда это так резво? — полюбопытствовал я.

— Я хочу Фебу! — крикнул он.

— Похоже, — усмехнулся я, — что не одна только красотка Лавиния, ещё недавно бывшая свободной женщиной Ара, озабочена своими потребностями.

— Ты как всегда прав, — засмеялся мой друг.

— Разница лишь в том, что она беспомощно привязана к ярму, и полностью зависит в этом плане от мужчин, — заметил я, — в то время как Ты свободен и можешь поехать к своей рабыне.

— А что насчёт тебя? — поинтересовался он. — Неужели Ты совсем не взволнован очарованием этой милашки — полевой рабыни?

— Я? — засмеялся я. — Думаю, у меня всё обстоит ещё проще, чем тебя. Мне бы только добраться до ближайшей пага-таверны!

Я, вслед за Марком, развернул своего тарлариона.

— Подозреваю, что какой-нибудь бывшей свободной женщине Ара, оказавшейся в таком месте, повезёт получить на щиколотку гирлянду из пяти медных дисков, купленных всего за бит-тарск, не так ли?

— Спорим, что я буду в Аре, раньше тебя! — крикнул ему я, и в следующий момент с нетерпением и хохотом, мы пустили своих животных вскачь в сторону города.

— Я люблю свой ошейник! — причитала она. — Я люблю свой ошейник!

— Ты понимаешь, что Ты должна делать? — спросил я.

— Да, да, да! — вскрикивала женщина.

Стоило мне немного приподнять руку, как её тело подскочило, пытаясь вновь прижаться к ней. Но я, большим пальцем надавив на её живот, прижал её обратно к одеялу, расстеленному на полу в нашей комнате в инсуле Торбона, расположенной в районе Метеллан. Она принялась ерзать и извиваться в разочаровании и неудовлетворённости. Но я упорно удерживал её на месте, по-прежнему, прижимая большой палец к животу. Рабыня дикими глазами уставилась на меня.

— Пожалуйста! — заплакала она, дёрнув левой ногой.

Послышался лязг звеньев цепи и звук скоблящего по полу железа. Цепь, которая соединяла браслет на лодыжке женщины с прочным рабским кольцом, вбитым в пол, натянулась.

— О-о-оу, да-а-ах! — задыхаясь, прохрипела она. — О-о, да-а-а, мой Господин! О, да, мой Господи-и-ин!

— А она ничего, соблазнительная, — прокомментировал Марк, сидевший прислонившись спиной к стене комнаты.

— Точно, — поддержала его Феба, стоявшая на коленях рядом с ним и занимавшаяся штопкой.

— Спасибо, Госпожа, — выдохнула рабыня.

Феба, конечно, из них двоих считалась главнее.

— Для дешёвой рабыни, — добавила Феба.

— Да, Госпожа, — простонала женщина. — О! О-о! О-о-о!

Невольница подняла на меня глаза полные удивления и радости. Как всё-таки прекрасны бывают рабыни!

— Насколько же я принадлежу вам! — заплакала она. — Я даже представить себе не могла того, на что это может быть похоже! Как многое заставили Вы меня почувствовать! Сколь многому Вы меня научили! Сколько нового я узнала о себе благодаря вам! Насколько же большей рабыней я теперь стала!

— Некоторые женщины, думают, что радости неволи, прежде всего, связаны с подчинением и самоотверженным служением, любовью и безграничной отдачей себя во власть владельца, становясь полностью его собственностью, — заметил я, — но теперь Ты видишь, что есть в этом и дополнительные эмоции.

— Да, Господин! — простонала женщина. — Пожалуйста, не останавливайтесь!

— Волосы у неё слишком короткие, — проворчала Феба.

— Свободные женщины ничего не знают об этом! — всхлипнула рабыня. — Они не могут даже начать понимать восторг неволи!

— Не думаю, что они столь уж и не осведомлены, как Ты это себе представляешь, — усмехнулся я. — Впрочем, Ты могла бы вспомнить свои собственные подозрения и предположения, ощущения и мечты, в те времена, когда Ты сама была свободна.

— Это были всего лишь жалкие проблески страха и тоска, — вздохнула женщина.

— Расскажи, — потребовал я.