Джон Норман - Волшебники Гора

Я отодвинул капюшон со лба и сбросил его за спину. Затем, резким рывком, сдёрнул её вуаль и всмотрелся в открывшиеся черты лица.

— Думаю, что Вы, как и большинство женщин, стали бы достаточно неплохой рабыней, — вынес я свой вердикт.

Женщина принялась извиваться, пытаясь вывернуться из захвата Марка.

— Подержи-ка её запястья, — попросил я парня, и быстро связал их за спиной её же собственной вуалью.

— Пожалуйста, — простонала она, вдруг осознав, что у нё нет никаких шансов скрыть своё лицо. — Позвольте мне скрыть себя. Работорговцы могут увидеть меня!

— А не надо было вызывать наше неудовольствие, — усмехнулся я.

Затем я вытащил из-под туники мешочек с монетами и швырнул его группе мальчишек, так и стоявших ярдах в сорока от нас. Их вожак ловко поймал кошелёк налету. Затем они дружно развернулись и убежали. Женщина ошеломленно уставилась на меня.

— У вас симпатичные губки Леди, — сообщил я ей. — Их было бы приятно обучать целоваться.

Из глаз женщины брызнули слезы.

— А чтобы Вы не вернулись домой слишком быстро, — усмехнулся я, — мы сейчас сделаем вот это.

Я присел перед ней и оторвал узкую полосу от подола её платья, недостаточную, чтобы оскорбить её скромность, например, выставив напоказ её щиколотки. Эту ленту я использовал в качестве пут, связав вместе её лодыжки, оставив, примерно пять дюймов слабины. Получилось нечто наподобие стреноживающих кандалов для рабыни.

— Она могла бы даже сейчас уйти за хорошую цену на рынке, — заметил Марк.

— В этом я уверен, — поддержал его я.

— Слин! — возмущённо крикнула женщина, связанная, но оставленная в одеждах сокрытия, поспешно семеня прочь от нас.

— Женщины Ара должны быть рабынями, — заявил Марк, глядя ей вслед.

— Да, — согласился я, в частности думая об одной из них.

— Это могло бы очень улучшить их, — добавил он.

— Это точно, — не мог не признать я.

Рабство, конечно, может очень улучшить любую женщину. Это, прежде всего, связано с психологическим диморфизмом человеческих существ, с тем, что чувство удовлетворения женщины связано с её подчинением и зависимостью от сильного мужчины.

— Только не смешивай мужчин Ара с женщинами Ара, — предупредил я.

— А вот к ним я жалости не чувствую, — проворчал мой друг.

— Зато это делаю я, — пожал я плечами. — Они смущены, обмануты и ограблены.

— И не только в плане их вещей, — буркнул юноша.

— Правильно, — признал, — у них отобрали ещё и их гордость.

— И их мужество, — с горечью добавил Марк.

— Не знаю, — покачал я головой. — Не знаю.

— Их женщины должны находиться у ног мужчин, — заявил молодой воин.

— Точно так же, как и все остальные женщины, — пожал я плечами.

— Верно, — согласился со мной Марк.

Кстати, возможно стоит упомянуть, что женщины, взятые в данном конкретном городе, обычно, продаются вне этого города, чтобы носить ошейники в другом месте. Таким образом, переход от их бывшего до их следующего статуса становится для них особенно ясным. Они должны начать жизнь заново, уже в новой форме, в форме прекрасного животного, рабыни. Кроме того, учитывая ксенофобию, широко распространенную на Горе и зачастую имеющую место между гражданами различных городов, а также недоверие к чужаку и презрение к пришлому, в отношениях рабовладельца с его чужестранкой рабыней, с которой он никогда не делил Домашний Камень, возникает особая непринужденность. Точно так же, конечно, и со стороны рабыни присутствует крайняя напряжённость и ужас, при обнаружении того, что она теперь полностью принадлежит человеку из другого государства. Прежде всего, она понимает, что у неё могут возникнуть трудности с тем, чтобы понравиться такому хозяину, который вероятно будет с ней резким и требовательным, и может даже презирать её. Затем, для рабыни не секрет, что такой владелец не будет долго раздумывать над вопросом назначения ей жестоких наказаний, а значит, она должна из кожи вон вылезть, чтобы угодить ему, если, конечно, она хочет жить. Таким образом, они оба, и женщина чьё прошлое, как и её имя и одежда отобрано у неё, и мужчина, ничего не знающий о ней, начинать жить с чистого листа, как истинные владелец и рабыня. Что впоследствии будет с ними, как будут развиваться их отношения основные на таком базисе? Начнёт ли она, сама по себе, отрешившись от пустяков её ныне несуществующей истории, превращаться в его особую, уникальную рабыню? Начнёт ли он, со своей стороны, вне своей предшествующей жизни, своего статуса, положения в обществе, касты и прочего, становиться для неё совершенно особым, очень индивидуальным господином, возможно даже её господином из всех господ?

Мы с Марком пошли дальше.

— Ты всё ещё обеспокоен, — заметил он.

— Такое впечатление, что смотришь на ларла, обманом заставленного пожирать самого себя, — сказал я, — как будто его убедили, что единственный хороший ларл — это больной, извиняющийся, сомневающийся, страдающий от осознания своей вины ларл. Это всё равно, как если бы вуло начали издавать законы для тарнов. Концом такого законотворчества будет исчезновение тарнов, или превращение их в нечто новое, нечто уменьшенное, патологическое и больное, называемое истинным тарном.

— Честно говоря, я даже не понимаю того, что Ты говоришь, — признался Марк.

— Это потому, что Ты гореанин, — объяснил я.

— Возможно, — пожал он плечами.

— Но Ты не можешь не видеть того, что происходит в Аре, — сказал я.

— Конечно, — кивнул воин.

— Ларл превращается в жалкого верра, — вздохнул я. — Тарн становится презренным вуло. Ты можешь представить его горбящимся и притворяющимся маленьким и слабым? Разве такой образ не кажется тебе отвратительным? Ведь он должен рассекать воздух среди скал, вознося свой вызывающий на бой крик к небесам?

Озадаченный моей речью Марк уставился на меня.

— Животное, которое родилось, чтобы жить, поедая плоть других, нельзя кормить травой, как уртов, — пояснил я.

— Признаться, мне порой трудно понять тебя, — развёл он руками.

— Как давно я не слышал рык ларла и крик тарна, — вздохнул я.

— В Аре, — напомнил мне Марк, — нет ни ларлов, ни тарнов.

— Я уже не уверен, есть ли они вообще, — печально усмехнулся я.

— Здесь остались только женщины, — пожал он плечами, — и ещё мужчины, пытающиеся походить на женщин.

— Каждый должен оставаться верным себе, — сказал я.

— Возможно, что никто не должен быть верным себе или кому-то другому, — предположил Марк.

— А может быть и так, что кто-то должен попытаться быть верным тем, кто уже не может быть верным никому.

— Возможно, — не стал спорить со мной он.

Я резко ударил кулак в ладонь.

— Что-то не так? — осведомился мой друг.