Джон Норман - Предатели Гора (ЛП)

— Сбежавший заключенный сделал это со мной, — ответила она. — Он заткнул мне рот, чтобы я не могла рассказать о том кто я на самом деле, и надел мне на голову мешок, чтобы меня не узнали.

— Тебе известно, что вчера случилось на пирсах? — спросил мужчина.

— Признаться, я плохо понимаю, что произошло, — призналась она. — Вчера я дважды падала в обморок, и большую часть времени пролежала без сознания. В чувство меня привели удары тех двух свободных женщин, что привели меня, беспомощную, на борт этого судна.

— Что, по-твоему, произошло на пирсах? — осведомился Каллидор.

— По-видимому, к причалам пришвартовались какие-то суда, — пожала плечами девушка, — и, как мне кажется, многие находившиеся в тот момент на пирсах люди, включая меня саму, были взяты на борт.

— Косианские суда? — уточнил капитан.

— Я не знаю, — несчастно ответила она. — Знаю только, что на рейде действительно были косианские суда.

— Но Ты могла много узнать, за то время что пробыла на борту, — заметил он.

— Я оставалась среди женщин, которым было приказано молчать, — пояснила девушка.

— И как Ты думаешь, что стало с теми женщинами, которые привели тебя на борт судна? — спросил Каллидор.

— Я не знаю, — пожала она плечами.

— А Ты не думаешь, что им вчера тоже приказали молчать?

— Я не знаю, — повторила бывшая Леди Публия.

— Что Ты слышала на судне? — спросил капитан.

— Немногое, — ответила девушка. — Только слова мужчин, занимающихся управлением судном.

— Возможно, у тебя появились некоторые догадки относительно происхождения этих мужчин, — предположил Каллидор.

— Да, — кивнула невольница.

— На основании чего? — спросил мужчина.

— На их речи, — ответила она.

— Их речи? — переспросил капитан.

— Их акцент, — пояснила Публия.

— Я тоже говорю с акцентом? — заинтересованно спросил Каллидор.

— Да, — кивнула девушка.

— Хм, — несколько удивлённо хмыкнул он, как и большинство людей, неприученный задумываться о том, что его собственная речь имеет какой-либо акцент. — И каков же мой акцент?

— Если не ошибаюсь — косианский, — прошептала бывшая Леди Публия.

— И что у остальных моих людей такой же? — полюбопытствовал капитан.

— Тот же самый, — заверила его девушка.

— В чьих же руках Ты тогда оказалась? — спросил Каллидор.

— В руках косианцев! — воскликнула она, по-видимому, теперь окончательно уверившись в этом.

— Ты можешь говорить, — разрешил он ей.

— Пожалейте меня! — внезапно взмолилась бывшая Леди Публия, сжав руки вместе и жалобно протягивая их к Каллидору и Амилиану. — Сжальтесь надо мной, благородные косианцы! Оставьте мне жизнь! Сжальтесь над женщиной!

Мужчины, молча стоявшие вокруг, с интересом наблюдали за представлением. Должно быть, их молчание подействовало на девушку угнетающе. Она, как могла, учитывая её закованные в цепи руки, попыталась продемонстрировать свою красоту.

— Мне кажется, что я весьма привлекательна, — жалобно проговорила она. — Посмотрите! Вы видите? И я смею надеяться, что моё лицо также, если Вы соблаговолите осмотреть его, может быть сочтено довольно привлекательным!

— Ты стремишься заинтересовать своих похитителей? — осведомился Каллидор.

— Да! — воскликнула она.

— Как женщина? — уточнил капитан.

— Да! — заверила его бывшая Леди Публия.

— Скажи это сама, — велел он.

— Я стремлюсь заинтересовать своих похитителей, — объявила она, — как женщина!

— И что же Ты рассчитываешь получить? — поинтересовался Каллидор.

— Мою жизнь! — с трудом сглотнув, сказала девушка.

— В обмен на что? — продолжил допытываться мужчина.

— На всё что угодно на ваш выбор, — ответила она.

— Абсолютная неволя? — намекнул капитан.

— Конечно! — воскликнула бывшая Леди Публия, причём в её голосе не чувствовалось нерешительности.

— Даже у косианцев? — уточнил Каллидор.

— Конечно! — заверила его рабыня.

— А почему косианцы должны принять тебя в качестве рабыни? — спросил капитан.

— Я не понимаю, — растерялась девушка.

— Почему Ты думаешь, что они могут заинтересоваться тобой как рабыней? — уточнил он свой вопрос.

— Я не понимаю, — озадаченно повторила бывшая Леди Публия.

— Откуда Ты знаешь, что можешь представлять для них хоть какую-нибудь ценность как рабыня?

— Я буду отчаянно стараться доказать им свою ценность, — пролепетала она.

— А вдруг не докажешь, и они выбросят тебя за борт на корм акулам, — предположил Каллидор.

— Нет! — заплакала девушка.

— Ты что, думаешь, что из любой женщины получается хорошая рабыня? — спросил мужчина.

— Я не знаю, — смущённо ответила она, — но я прошу дать мне возможность хотя бы попытаться!

— Значит Ты готова служить косианцам? — уточнил Каллидор.

— Да! — всхлипнула Публия.

— На живот, — скомандовал капитан.

Девушка скользнула вперёд и вытянулась на животе, уперевшись под плечами ладонями в палубу, и немного приподняла голову, всё ещё наполовину скрытую тканью, к Каллидору и Амилиану. Её прекрасны губы подрагивали.

— Перевернись на спину, — приказал Каллидор.

Бывшая Леди Публия поспешно и неуклюже перекатилась на спину. Внезапно она приподняла одно колено и вытянула пальцы ноги. Возможно, в этот момент она поняла что, то, что с ней делалось, было неким отдалённым аналогом проведения девушки через рабские позы, и теперь изо всех сил старалась казаться привлекательной.

— На живот! Снова! — потребовал Каллидор, в голосе которого прозвучали более резкие нотки, чем в тот момент, когда он скомандовал её лечь на живот в первый раз.

На этот раз капитан даже не успел договорить, а девушка уже была на животе, в том же положении как прежде, демонстрируя ему ту скорость, с какой она готова повиноваться.

— На колени, — приказал мужчина, и рабыня вернулась в начальную позу. — Чего Ты заслуживаешь, женщина?

— Только того, чтобы быть рабыней, — ответила она.

— Говори, — потребовал Каллидор.

— Я прошу неоценимой чести и привилегии быть обращённой в абсолютную рабыню, — огласила бывшая Леди Публия.

— Косианцев? — уточнил капитан.

— Любого мужчины, — ответила она.

Признаться, меня немного раздражало то, как она говорила. Могло сложиться впечатление, как будто она ещё не была рабыней, безоговорочно и категорически абсолютной рабыней. Она даже осмелилась не обратиться к мужчине — «Господин». Похоже, она подозревала, или надеялась, ведь пока ещё ничего такого не произошло, чтобы противоречить этому подозрению или надежде, что они люди вокруг не знают, что она уже была рабыней, что она только вчера произнесла самонеобратимые слова самопорабощения на верхней площадке над воротами цитадели. Конечно, откуда ей было знать, что я тоже нахожусь на борту этой галеры.