Джон Норман - Наёмники Гора (ЛП)

Я полюбовался на её лодыжки. Надо признать, они хорошо выглядели, плотно привязанные одна к другой.

— Зачем Ты сделал это? — испуганно спросила Боадиссия.

— Не хочу, чтобы Ты сбежала, пока мы рассуждаем о таких серьёзных вопросах, — объяснил Хурта.

— Я — женщина аларов! — заявила она.

— Не-а, — протянул мой друг. — Ты — только женщина, которая жила среди фургонов аларов.

Боадиссия вскрикнула в гневе и сжала кулаки, так что побелели костяшки пальцев.

— Плохо только, что много за неё не дадут, — продолжил прерванное обсуждение Хурта. — Она — всего лишь недрессированная свободная женщина.

— Тут ты полностью прав, — согласился я.

— Я так понимаю, — вздохнул Хурта, — что Ты будешь против, если мне захотят сделать подарок какие-нибудь незнакомцы, или чтобы я обратился к ним за ссудой.

С содроганием я вспомнил маленького толстяка с Табора, и как мы чудом избежали близкого знакомства с гвардейцами.

— Я предпочел бы, чтобы Ты воздержался от этого, — признал я.

— Как же мы тогда сможем раздобыть немного денег? — поинтересовался Хурта.

— Я полагаю, что мы могли бы выполнить какую-нибудь работу, — предположил я.

— Работу? — в ужасе переспросил Хурта.

Он был воином аларом. Кстати, ручной труд не был точно прописан и в моих собственных кастовых кодексах.

— Это — возможность, — заметил я.

В конце концов, мужчины, попав в отчаянную ситуацию, могут обратиться к отчаянным мерам.

— Исключи эту возможность, — указал Хурта.

— Тогда, как Ты предлагаешь, не выходя за рамки законности, получить наш ужин? — полюбопытствовал я.

— Вы можете поужинать со мной, — предложил Минкон.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Но, во-первых, мне бы не хотелось навязываться на твоё гостеприимство, а во-вторых, оно всё равно в лучшем случае будет лишь временной мерой.

— Что до меня, — заявил Хурта, — то я не считаю, что стоит отказываться от пары приёмов пищи, которые смогут немного отдалить меня от предстоящей голодовки.

— Кроме того, следующим утром, насколько я знаю, Ты собираешься отправляться назад в Брундизиум, — напомнил я.

— Верно, — согласился Минкон.

— Но это могло бы решить проблему ужина и завтрака, — заметил Хурта.

— У меня в запасе есть несколько монет, — успокоил я алара.

— Я так и думал, что Ты был не только благороден, — сказала Хурта.

— Всегда легче быть благородным, когда у Тебя есть деньги на ужин.

— Это почти поэтично, — признал впечатленный Хурта.

— Спасибо, — поблагодарил я.

Честно говоря, я уже позабыл, что Хурта был поэтом. Я так понимаю, для него это была высокая похвала. Правда, он прикрыл эту похвалу словом «почти». Однако когда всё сказано и сделано, какое это могло бы иметь значение?

— Ага! — воскликну Хурта.

— Что «ага»? — уточнил я.

— У меня появилась идея! — сообщил довольный Хурта.

Признаться, на мгновение, у меня кровь застала в жилах.

— Продать Боадиссию? — предположил Минкон.

Ноги Боадиссии задёргались в узлах. Скорее всего, связанная таким образом, она не смогла бы даже стоять вертикально. Нам пришлось бы самим снимать девушку с фургона, и нести туда, где бы мы решили разместить её.

— Нет, — ответил Хурта. — У меня другая идея.

— Рада это слышать, — буркнула сверху Боадиссия.

— Моя идея с любой точки зрения гораздо лучше, чем её продажа, — сказал Хурта.

— Мне уже не терпится услышать это, уверяю Тебя, — проворчала девушка.

— Ну что, хочешь узнать, что я придумал? — спросил Хурта у меня.

— Конечно, — неопределенно ответил я, уже чувствуя острое беспокойство.

— Надеюсь, у Тебя не возникнет каких-либо возражений, если мы продадим кое-что из вещей, — уточнил Хурта.

— Что? — испугалась Боадиссия. — Меня?

— Нет, по крайней мере, пока, — отмахнулся алар.

— И что же Ты мог бы продать? — поинтересовался Минкон. — Кажется, Ты не взял с собой множество роскошных одежд, или иного имущества.

— Верно, — признал парень, глаза которого сияли от возбуждения.

— Ты что, решил продать свой топор? — осведомился я.

Кстати, это было бы превосходной идеей.

— Конечно, нет, — огорчил он меня.

— Что тогда? — спросил я.

— Доверься мне, — сказал он.

— А я должен? — удивился я.

— Всё, что я хочу от Тебя, как от более опытного в этих загадочных тонкостях цивилизации, это чтобы у Тебя не было возражений на продажу мной кое-каких вещей ради заработка нескольких монет.

— На это ни у кого не может быть никаких возможных возражений, — сказал я.

— Замечательно, — обрадовался он. — Тогда встретимся не площадке, где разгружаются фургоны!

Сказав это, Хурта развернулся и исчез в переулке.

— Он — хороший парень, — заметил я.

— Да, — признал Минкон. — Интересно, что он намеревается продать.

— Понятия не имею, — пожал я плечами.

— Как я уже говорил, — сказал Минкон, — у него с собой практически ничего нет.

— Это точно, — кивнул я.

Кстати, сумка Хурты так и осталась лежать в фургоне.

— Может он и вправду решил продать свой топор, — предположил Минкон. — его-то он с собой взял.

— Признаться, я сомневаюсь, что он захотел бы продать своё оружие, — заметил я.

— Что тогда? — поинтересовался Минкон.

— Возможно, у него есть драгоценные камни, редкие украшения, зашитые в одежде, на всякий пожарный случай, — предположил я.

— Это может быть, — согласился Минкон.

— Да, — кивнул я.

— В любом случае, — сказал Минкон. — Хурта — разумный парень и превосходный товарищ. Думаю, он точно знает, что делает.

— Несомненно, — согласился я.

— Я в него верю, — заявил Минкон.

— Я тоже, — улыбнулся я.

— Развяжите меня, — попросила Боадиссия.

— Ещё чего, сиди так, — отмахнулся я.

— Но! — крикнул Минкон на тарлариона. — Нно-о-о, пошёл!

Мы вновь продолжили движение по улицам города, следуя за грубо нарисованными стрелками на стенах домов, указывавших направление к площадке разгрузки фургонов.

— Тебе нет необходимости смотреть на это, — бросил я Боадиссии, но она уже и так опустила голову.

Судя по состоянию тел, повреждениям нанесённым птицами, некоторые из которых, прежде всего джарды, всё ещё пировали, и превращённой в лохмотья ветрами и дождями одежде, они провисели здесь, по крайней мере, несколько недель. Веревки на шеях, просмоленные, чтобы защитить их от непогоды, говорили о том, что изначально планировалось, что они должны оставаться здесь в течение долгого времени. Их безжизненно покачивающиеся, высушенные останки, теперь представлявшие собой немногим более чем человеческие черепа и скелеты, кое-как прикрытые лоскутами ткани, трепещущей от слабого движения воздуха, остатками жил и клочками высушенной плоти, были вывешены в линию вдоль Авеню Админиуса, главного проспекта Торкадино, проходящего мимо Сэмниума, здания высшего совета, несомненно, в качестве своего рода молчаливого напоминания и предостережения. Они покачивались, скрипя верёвками, в нескольких футах от земли, некоторые медленно вращались, из стороны в сторону. Какой-то мальчуган подпрыгнул и ударил по ноге одного из них, чтобы раскачать его ещё сильнее.