Джон Норман - Наёмники Гора (ЛП)

— Мама, — испуганно отпрянула дочь.

— Ты же не думаешь, что нам позволят и дальше оставаться вместе, — грустно улыбнулась женщина. — Скоро нас оценят, но уже не как мать и дочь, а просто как женщин, и уведут каждую своей дорогой.

— Ты будешь оценена, как женщина? — скептически спросила дочь.

— Представь себе, моя дорогая, — ответила та, — так же как и Ты.

— Это кажется нелепым, — заявила девушка.

— И, тем не менее, я — женщина, — напомнила ей мать.

Девушка раздражённо опустила голову и уставилась в пол.

— Тебя расстраивает думать обо мне как о женщине? — поинтересовалась мать.

— Да, — гневно ответила девушка.

— Уверяю Тебя, теперь именно так мужчины будут думать обо мне, и смотреть на меня, — пояснила она.

— Нелепость, — сказала девушка.

— Что я здесь делаю? Почему я здесь, как Ты думаешь? — спросила мать у своей дочери. — А ведь я здесь по той же самой причине, что и Ты.

— По какой? — спросила девушка.

— Уверена, Ты и сама можешь догадаться, — усмехнулась женщина.

— Почему? — спросила девушка.

— Уверяю Тебя, меня привели сюда, и приковали среди этих женщин, вовсе не потому, что я была твоей матерью.

— Но почему тогда? — допытывалась девушка.

— Я не хочу говорить об этом перед Тобой.

— Скажи, — потребовала девушка.

— Мужчины нашли меня привлекательной, — объяснила женщина.

— Тебя? — насмешливо переспросила дочь.

— Да, — ответила её мать. — Неужели так трудно понять или принять, что мужчины могли бы найти твою мать настолько привлекательной женщиной, желанной собственностью, прекрасным животным, сексуальной шлюхой, что могли бы посчитать её достойной, чтобы держать на их цепи?

— И Тебе потом придётся ползать перед мужчинами и служить им? — спросила девушка.

— Да, — признала женщина, — и с тем же самым совершенством, как и Тебе, моя дорогая.

— Абсурдно, — заявила девушка.

— И я, несомненно, буду уведена отсюда своей дорогой, а Ты своей, — вздохнула она, — как совершенно чужие друг другу женщины. Но я вижу, что мысль об этом Тебя оскорбляет.

— Да, — призналась девушка.

— Мне жаль, — сказала она. — Но я буду принадлежать, так же, как и Ты.

— Ты должна будешь так же, как и я ублажать своего хозяина?

— Конечно, — ответила мать.

— Я не могу в это поверить, — всхлипнула девушка. — Это не доходит до меня.

— Ты думаешь, что только Ты сама со всей своей красотой, можешь быть выставлена на торги в ожидании предложения цены? — поинтересовалась женщина.

— Но Ты же — моя мать!

— Конечно, но Ты должна понимать, что я тоже могу быть привлекательна для мужчин, и, по крайней мере, для одного мужчины однажды уже была, — сказала женщина, и улыбнулась. — Твоё присутствие это доказывает.

— Не обязательно, — буркнула девушка.

— И, тем не менее, это так, — улыбнулся женщина.

— Ты — моя мать, — повторила девушка.

— Ты что, правда думаешь, что мое тело теперь превратилось в лёд или в дерево, — осведомилась женщина, — что, я перестала быть человеческой женщиной, что у меня исчезли чувства, что у меня нет потребностей?

— У Тебя не может быть потребностей, — заплакала девушка. — Это не правильно. Ты — моя мать!

— Твой отец не испытывал ко мне особой привязанности, — призналась она дочери. — Да и Ты, как мне кажется, тоже считала меня всего лишь само собой разумеющимся элементом твоего окружения. А я была ужасно одинока.

— Но Ты — моя мать! — простонала девушка.

— Я много кто, — заметила женщина, — или точнее ещё недавно была много кем.

— У тебя не может быть потребностей, — всхлипнула её дочь.

— Посмотри на меня, — предложила женщина. — Неужели Ты думаешь, что у женщины, обнаженной и посаженной на цепь, выставленной мужчинами на всеобщее обозрение, может не быть потребностей? Подобные вещи освобождают меня и мои потребности. Они освобождают меня, заставляя быть собой.

— Отвратительно! — возмутилась девушка.

— Всю мою жизнь, я хотела целовать, ласкать и служить мужчине и делать его счастливым, — призналась женщина.

— Но это же — отвратительно! — заявила девушка.

— Кажется, теперь у меня появится возможность сделать это, — улыбнулась женщина.

— Я не могу поверить, что Ты говоришь мне это серьёзно, — призналась её дочь.

— Присмотрись ко мне, — велела ей мать. — На моём горле ошейник. И я не смогу снять его. И он держит меня на цепи вместе с другими. Я полностью раздета. Мужчины могут рассматривать меня, если и как пожелают. На моей груди цифры. Я номер 261 среди трофеев наёмников. И скоро меня продадут кому-нибудь. Так что, не говори мне, что я могу говорить, а что нет. Я, как и Ты, женщина на цепи!

— Мамочка, я боюсь, — внезапно призналась девушка. — Я так боюсь!

— Мы все боимся, — вздохнула женщина, прижимая дочь к себе.

— Я не знаю, что произойдет со мной, — всхлипнула девушка.

— И ни одна из нас этого не знает, — сказала мать.

— Я не хочу принадлежать, — снова заплакала девушка.

— А Ты подумай об этом с точки зрения мужчины, — предложила ей мать. — Ты очень красива. Подумай, сколько удовольствия получат мужчины от обладания Тобой. Подумай, насколько счастливыми их сделает это.

— И я тогда стану ценностью? — спросила девушка.

— Непременно, — пообещала ей мать. — Со временем ты сможешь даже стать сокровищем.

— Нет, Нет! — внезапно вскинулась девушка. — Мы ни в коем случае не должны думать об этом с точки зрения мужчин.

— Почему? — поинтересовалась женщина.

— Я не знаю! Но то, что нравится им, что доставляет им удовольствие, что делает их столь мужественными, столь властными и сильными, столь отличающимися от нас, должно отрицаться ими!

— Почему? — удивилась женщина.

— Я не знаю, — простонала девушка.

— Чтобы сделать их жалкими и слабыми, так, чтобы мы могли доминировать над ними? — уточнила мать.

— Я не знаю, — ответила девушка.

— Чтобы мы смогли притвориться, что похожи на них? — усмехнулась мать.

— Я не знаю, — повторила девушка.

— Будучи свободной женщиной, Ты могла бы, если бы вдруг захотела, по любой причине, из ненависти или зависти, ища власти, да неважно почему, попытаться сделать нанести им такую обиду, такое коварное и тяжкое оскорбление. Но теперь, моя прекрасная дочь, такие ужасные и нелепые поступки, за которые юридические наказания даже не прописаны, для Тебя смертельно опасны. Ты — рабыня, и для Тебя будет лучше даже не начинать думать об этом.

— Я боюсь быть рабыней, — призналась дочь.

— Как и все мы, — вздохнула мать.

— Я не понимаю рабынь, — сказала девушка.

— Скоро Ты поймёшь их даже слишком хорошо, — заметила мать.

— Почему так получается, что многие из них, не имея даже миски для их еды, ходя в жалких тряпках и ошейниках, кажутся самыми счастливыми из женщин, такими сияющими и довольными?