Александр Федоров - Белая Башня (Хроники Паэтты)

– Вы видите, почтенные граждане империи, что гниль измены глубоко поразила чудесный плод нашей великой державы. И сегодня мы с прискорбием, присущим всем человеколюбцам, будем вынуждены иссечь эту дурную плоть, дабы она не поразила здоровую. Выслушайте же вы, добрые подданные его императорского величества, приговор вместе с этими несчастными, и посудите – мог ли он быть ещё хоть на толику мягче?

Толпа жадно замерла, готовясь услышать имена и способы казни. Хотя оборудование, заранее размещённое на площади, уже давало понять опытным горожанам, какого рода развлечения их ждут. Чуть ли не единственный из всех, кто глядел на эти страшные установки с недоумением, не понимая, каково их назначение, был Кол. И он многое бы сейчас дал, чтобы никогда этого не понять.

– Бывший дворянин, бывший министр морской торговли аль’Таура, повинный в подготовке мятежа против его императорского величества, приговаривается к лишению дворянского звания для него и всего его потомства до двадцатого колена, – продолжил распорядитель. – Он приговаривается к конфискации всего недвижимого имущества, а также выплате штрафа в государственную казну в размере шестидесяти тысяч золотых корон. В случае неимения средств у обвиняемого, оные будут взысканы с его родственников, включая двоюродных и троюродных. Также осуждённый Таура приговаривается к смерти через Чахский Винт.

Примерно такие же обвинительные речи прозвучали и в адрес других высокопоставленных обвиняемых, включая аль’Шанту. Всех их ждал тот же Чахский Винт. Кол тщетно гадал, что из расставленных на площади пыточных орудий является этим самым Винтом, но с уверенностью ответить себе на этот вопрос не мог.

Следующими приговор зачитали магам-чернокнижникам. У каждого из них на шее был застегнут тонкий мангиловый обруч, блокирующий их возможность манипулировать возмущением . Все они, в отличие от того же аль’Шанты были пытаны не в имперских застенках, а в казематах башни Кантакалла, однако, судя по всему, от этого участь их не была более завидной. Сразу видно, что мессир Кассар был истинным мастером своего дела.

Приговоры, вынесенные магам, несколько разнились, в зависимости от положения, которое занимал изменник в иерархии Ордена. Четверо наиболее влиятельных были приговорены к сожжению на костре. Ещё тринадцать человек должны были подвергнуться казнью кислотой, остальных же император милостиво повелел четвертовать.

Мелких сошек из Западной компании приговорили к любимому простонародьем виду казни – их должны были бросить в толпу на растерзание. Это была лёгкая смерть, так что данный приговор являлся, по сути, не более, чем уступкой черни, на которую император пошёл сознательно. Дворцовые слуги частью должны были быть посажены на кол, а остальных приговорили к тому, чтобы заживо стереть им кожу. Услышав это, Кол решил, что ослышался, и что распорядитель, наверное, имел в виду «содрать кожу».

Одно только зачитывание приговора заняло почти час. К этому времени стало жарко, однако никто из зрителей (за исключением двух) ни за что не ушёл бы отсюда, даже если бы их заманивали прохладными бассейнами и замороженными фруктами. Вот-вот должно было начаться самое интересное.

Первыми к месту казни отвели приговорённых к сожжению. Четыре металлических столба, вбитых в землю, к которым цепями привязали несчастных, обложили хворостом так, что тот едва покрыл им щиколотки. Сухой толстый хворост практически не давал дыма, так что можно было не волноваться о том, что чернокнижники задохнутся в дыму – столь лёгкой смерти они позволить себе не могли. Но и количество топлива было явно маловато для того, чтобы разгулявшееся милосердное пламя прекратило мучения несчастных. Увы, они были обречены умереть от нестерпимой боли, когда нежаркий огонь будет глодать их ноги. Кроме того, нельзя было допустить, чтобы тело казнённого сгорело – он не был достоин священного обряда погребения. Обожжённый труп после скинут в ров за крепостной стеной, на поживу бродячим псам и шакалам.

Когда площадь огласили истошные, нечеловеческие вопли сжигаемых заживо, настала очередь тех, кого должны были освежевать. Их распластали на каких-то столах, накрепко привязав к ним. А затем заплечных дел мастера, вооружившись странными деревянными приспособлениями, напоминающими лопатки для снятия хлеба, приняли тереть их обнажённые тела.

Поначалу ничего особенного не происходило, но вскоре стало видно, что кожа начала краснеть – видимо, поверхность этих лопаток была достаточно шершавой. Вероятно, уже сейчас прикосновения причиняли боль, поскольку пытаемые уже кричали во весь голос. Но вскоре на коже выступила кровь, затем появились первые стёртые раны. Через какое-то тела корчащиеся, агонизирующие тела были покрыты сплошной кровавой кашей. Спустя довольно продолжительное время большинство из них могли лишь слегка вздрагивать, а затем и вовсе затихли, убитые болевым шоком.

Распорядитель казни не спешил начинать новые экзекуции, давая возможность зрителям рассмаковать каждый акт, насладиться видом мучимых людей. Начали пытку кислотой. Повергаемых ей распластали прямо на брусчатке, как следует привязав конечности к вбитым колышкам. Затем над ними повесили небольшие сосуды с кислотой. После того, как вентиль был открыт, кислота медленно, по капле, стала сочиться, падая на нижнюю часть живота жертвы, постепенно прожигая и сам живот, и кишечник. Умереть от кровопотери в данном случае надежды не было, а терявших сознание тут же приводили в чувство стоящие рядом палачи.

Посадили на кол слуг, поставив возле каждого из них пыточного мастера, задачей которого было контролировать положение тела, дабы казнённый не проткнул себе раньше времени какие-либо жизненно важные внутренности и не умер до срока. Эта казнь обещала быть одной из самых длительных.

И вот, наконец, настала очередь Кола узнать, что такое этот Чахский Винт. Жертв поставили стоймя и сжали их грудную клетку с двух сторон широкими деревянными досками. Доски скреплялись между собой кожаными ремнями, которые палачи стали медленно закручивать винтом с помощью деревянных колышков. Постепенно жертвы стали задыхаться, поскольку сжимаемые всё сильнее доски затрудняли дыхание. Однако, в конечном итоге смерть обычно наступала от перелома рёбер, одно из которых, если очень повезёт, могло впиться в сердце. Если не повезёт – жертва медленно умирала от внутреннего кровотечения.

Четвертование почти не заинтересовало толпу. Распорядитель это знал, поэтому из этого вида казни практически и не устраивали никакого шоу. Всё сделали быстро, чётко, по-деловому.

Ну и, спустя примерно два с половиной или три часа после начала казни, кровожадная чернь дождалась наконец десерта – шесть кричащих от ужаса человек были брошены в толпу в разных местах площади. Зрители с восторженным воем набросились на несчастных. Кол с омерзением смотрел, какой нечеловеческой жестокостью искажались лица людей – стариков, женщин, даже детей, и как они старались хоть ногтем, хоть кончиком пальца зацепить уже мёртвое тело, чтобы как-то приобщиться к общему пиру. Как рвали, едва ли не зубами, и без того уже истерзанную плоть…