Александр Федоров - Белая Башня (Хроники Паэтты)

– Не знаю, как вас и благодарить, мессир, – проговорила Мэйлинн. – Вы стольким жертвуете ради меня…

– Что вы, дорогая моя! – перебил её маг. – Во-первых, эта жертва совсем не так велика, как вам кажется. Да, с точки зрения многих из вас эти двадцать тысяч – громадные деньги. Когда-то давно и я так думал. Сейчас же я смотрю на свои сундуки, забитые золотыми монетами разных стран и разных лет чеканки, и вижу лишь глиняные черепки. Ровно такую ценность они и имеют для меня. А во-вторых, это путешествие не менее важно для меня, нежели для вас. Вы ведь обратили внимание, друзья мои, что для каждого из нас предстоящее путешествие – это искание, причём, искание самих себя. Не только наша дорогая Мэйлинн попытается найти ответы в Башне. Да, скорее всего, мы не будем допущены в Башню, но сам путь к ней станет для нас ответом на главный вопрос – кто мы, и зачем. Ведь мы, да не обидят вас мои слова, – отщепенцы этого мира. Каждый из нас потерял себя. Именно поэтому мы сейчас здесь. И если для нас есть шанс обрести самих себя, то он сейчас перед нами. Поэтому не вам благодарить меня, моя прекрасная госпожа, а я должен сказать вам спасибо за то, что дали мне столь высокую цель.

Эти слова, кажущиеся излишне патетическими и драматичными, упали в благодатную почву, ибо откликнулись в самой потаённой глубине сердец каждого из присутствующих. Разговор затих, потому что каждый глубоко задумался. В глазах лирры стояли слёзы, у Варана над переносицей появилась суровая складка, Бин отстранённо пощипывал поросль на своём подбородке, а на губах Кола играла лёгкая рассеянная улыбка.

– Готовьтесь, друзья мои, – продолжил маг. – Каждодневно готовьтесь к предстоящему исканию. Думайте о нём постоянно. Потому что наше путешествие уже началось. Мне думается, что тот путь, что мы пройдём ногами – не главный. Будь мы готовы, Башня явилась бы перед нами прямо здесь и сейчас. Так что наш главный путь пройдёт внутри каждого из нас. И если мы выдержим этот путь, то сумеем исполнить своё предназначение.

***

Уже на следующий день дрожащим от торжества голосом Каладиус объявил, что им раскрыт секрет кристалла Мэйлинн.

– Это поистине гениально! – восклицал в совершенно не свойственной себе манере маг. – Впервые вижу нечто подобное! Знаете ли, дорогая, что представляет собой ваш кристалл? Это – кристаллизованное возмущение !

– Как это? – опешила Мэйлинн.

– Да, я тоже был удивлён, – торжествующе улыбнулся Каладиус. – Представьте себе, что определёнными манипуляциями возмущение может быть доведено до кристаллической формы! Как только я додумался до этого, мне стала очевидна и методика. Она лежала на поверхности, просто я был чудовищно слеп, поскольку даже и помыслить не мог в данном направлении. Ай да лирры! Многие века я считал магинь заржавевшими консерваторшами, не способными уйти дальше данного им дара. Теперь я готов признать, сколь глубоко заблуждался!

– И сколько же времени у вас уйдёт на воссоздание этого кристалла? – осведомился Кол.

– Если мои предположения верны, то – ровно двадцать четыре! Как двадцать четыре меридиана Сферы! Мне необходимо ограничить область возмущения по всем двадцати четырём степеням свободы…

– Вы уже стали заговариваться, мессир, – усмехнулся Кол. – Боюсь, ваши рассуждения нам не понятны, а потому – неинтересны. Но мы целиком и полностью полагаемся на ваш гений.

– Уж можете положиться! – воскликнул Каладиус, потирая руки. – Готовьтесь! Через двадцать четыре дня мы будем готовы выступить в путь!

***

Отпущенные магом двадцать четыре дня почти истекли. За эти дни друзья видели Каладиуса не больше, чем по часу в день. Он неизменно был на взводе, глаза лихорадочно блестели. Постоянно потирая руки, он бормотал какие-то фразы, бо́льшая часть из которых оставалась за гранью понимания присутствующих, включая и лирру. В общем, он стал абсолютно невыносимым собеседником. Если в первые дни он пару раз даже находил время поиграть в кости с Колом и Бином, то теперь все завтраки и обеды проходили без него. Разве что на ужин он мог прибежать, взвинченный и нетерпеливый, выкрикивал несколько реплик, быстро проглатывал содержимое тарелки, и вновь исчезал в лаборатории, куда с некоторого времени категорически отказался впускать даже Мэйлинн, ссылаясь на нестабильность вызревающей субстанции.

И лишь за три дня до окончания эксперимента маг вновь стал похож на себя прежнего. Он вновь стал спокоен, стал говорить на понятном окружающим языке, интересоваться делами друзей. На недоуменные вопросы собеседников он отвечал, что теперь уже всё готово, результат абсолютно и достоверно известен, а поэтому его творческий пыл сошёл на нет.

– Готовы ли вы к путешествию? – спросил он друзей, впервые за долгое время разделяя с ними обеденную трапезу. – Ведь мы вполне сможем выйти уже через четыре дня.

– Готовы давным-давно, – похлопал себя по заметно округлившемуся брюшку Кол. – Я запасся жиром на несколько месяцев вперёд.

Присутствующие добродушно рассмеялись. Надо сказать, что за минувшее время произошли некоторые перемены и в отношениях Варана с Колом и Бином. Бин больше не робел в его присутствии, и даже изредка сам обращался к нему с вопросами или другими репликами. Он, конечно, по-прежнему не доверял бывшему мастеру Теней, но всё-таки, кажется, стал верить в возможность искренности со стороны Варана.

В свою очередь, Кол и Варан, казалось бы, вообще стали приятелями. Во многом они были похожи, у них было множество общих тем для разговоров. А уж с того времени, как Варан стал постоянным партнёром по карточным играм, последний лёд, казалось, и вовсе был сломан. Однако Варан прекрасно осознавал, что это не так. Он высоко ценил усилия друзей, направленные на то, чтобы поверить ему и сдружиться с ним. Он чувствовал, что пока ещё рано говорить, что всё получилось, однако надеялся, что со временем это станет возможным.

Иногда Варан пытался проникнуть в самые глубокие и тёмные уголки собственной души. Насколько искренен он в отношении остальных? Не остался ли где-то там, на задворках, недобитый у Симмерских болот мастер Теней Варан, который выскочит оттуда в самый неподходящий момент? Не проснётся ли его самолюбие – самолюбие человека, не привыкшего проигрывать и терпеть неудачи в делах? Может быть, он лишь затаился до времени, чтобы позже исполнить-таки взятое на себя обязательство?

Нужно отдать должное Варану – он искренне и полным пристрастием ковырялся в самых дальних закоулках своей души. Он не собирался обманывать себя. Более того, у него было стойкое намерение в случае, если он всё-таки найдёт в себе гнильцу, тут же сообщить об этом остальным. Однако, к своей радости, Варан ничего не находил. Он действительно был привязан к своим новым друзьям и, кажется, действительно решил оставить прошлое прошлому.