Дем Михайлов - Изгой. Кровь и пламя

Живые останки содрали с копья, бережно уложили на землю, не обращая внимания на пачкающие руки кровь и сажу. А ребенок все кричал, уже сипел, хрипел, дрожащее в пустой грудной клетке единственное легкое тряслось и билось о ребра… тех, кого не вырвало – скрутило сейчас. Устояло лишь несколько, среди них я.

– Дядечки… – выдавил малыш. – Больно…

– Их судьба будет страшна, – выдавил я, глядя на начавшие закатываться глаза ребенка. – Их судьба будет крайне страшна… я обещаю тебе. Ты не останешься неотмщенным.

Он меня уже не слышал. Природа взяла свое, и кровавый детский скелет с как будто насаженной на него неповрежденной детской головой окончательно затих.

Кто-то плакал за моей спиной. Кто-то захрипел еще сильнее – вытер лицо от потеков рвоты и обнаружил, что воспользовался не попавшейся под руку тряпкой, а лоскутом содранной человечьей кожи, валявшейся в грязи.

Именно тогда и прилетела крылатая пара посланцев из поселения. И благодаря принесенному светлому посланию наши души несколько успокоились.

Я же невольно отворачивался от освежёванного и выпотрошенного ребенка – моя близость к телу ускорила смерть, я выпил некоторую часть его жизненной силы, сам того не желая. Но это и к лучшему – дети не должны страдать, дети не должны умирать. И взрослые не должны видеть столь ужасную детскую агонию. Это неправильно. Это в корне противоречит самой сути жизни и нарушает извечный порядок.

Мы сделали передышку в преследовании ненавистного Тариса. И привели все в порядок – собрали дров, уложили на жесткую постель из хвороста останки несчастных, а затем и подожгли. К небу потянулся толстый столб серого дыма. Монахи затянули печальную молитву, остальные присоединились к ним, а я оглядывался по сторонам, ища дополнительные сюрпризы – в паре шагов отсюда виднелась яма, откуда постарался было выпрыгнуть свеженький мертвяк, но я почувствовал его загодя и легко сорвал ему голову с плеч.

Все увиденное и встреченное нами здесь говорило лишь об одном непреложном факте – Тарис знал, что мы следуем за ним так же упорно, как репей за собачьим хвостом. И его это полностью устраивало, да еще и несказанно забавляло. Более того – он пытался «расцветить» наше скучное путешествие, оставляя «яркие мазки» вроде заживо освежеванного ребенка и одного-единственного мертвяка. Ни то ни другое не могло нас остановить. Тарис ведал об этом. Только лишь ради лютого веселья оставлял он нам образцы своего извращенного творчества…

Почему они не пытаются стряхнуть нас с хвоста? Почему не устроят засаду и не попытаются уничтожить небольшой отряд преследователей? То знает лишь Темный… или Создатель… но никто из них не поделится со мной знанием. Порой мне казалось, что Создатель не менее высокомерен и спесив, чем Темный. Иначе как бы он допускал жестокие убийства детей? Где его хваленое милосердие и трепетная забота обо всем живом на белом свете?

Что ж, уверен, этим вопросом задавалось множество смертных до меня.

Меня сейчас занимало другое – быть может, я преувеличиваю силу Тариса?

Может, он НЕ может в данный момент задержаться сам или же отослать сотню шурдов и нежити на мою поимку?

И куда Тарис Некромант прет и прет с таким необыкновенным остервенением?

Найденные нами трупы его солдат красноречиво говорят обо всех немыслимых тяготах путешествия – у одного из шурдских трупов пятки были стесаны чуть ли не до костей.

И этот вопрос остался без ответа. Но кое в чем я был уверен – что мы продолжим преследование восставшего из мертвых принца.

Я, в отличие от Тариса, никуда не спешил – а судя по вестям из поселения, дела обстояли неплохо, тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить бы.

Восьмой день путешествия. Все как прежде – новые и новые трупы шурдов на пути, крошево костей, куски гниющего мяса. И все это на фоне начинающегося цветения природы, предвещающего грядущее летнее буйство. Шурды дохнут, как мухи. Но войско Тариса и не думает сбавлять темп продвижения. Куда же они рвутся?

Девятый день. Еще одна радостная весточка из поселения.

Работы продолжаются. Создатель послал несколько отличных солнечных и безветренных деньков, наполненных ласковым теплом. Растащили еще часть перегородившего ущелье завала. Все каменные глыбы оттащили на волокушах к крепостной стене и постепенно поднимают их наверх, пользуясь каждой оказией. Но подъемник редко бывает не занят – уже закончена выкладка границ одного квадратного поля на вершине Подковы, предназначенного под пшеницу. Поэтому почву поднимают постоянно, мастера каждый час осматривают веревки и лебедки. Границы из каменной кладки, выложенной гномами, прочны как монолит. Сейчас засыпают плодородную почву, там за главных наши старики, указывающие, куда и какую именно землю добавлять и с чем ее смешивать. Работенка адская, но никто не жалуется – все надеются на будущий урожай, хотя видит Создатель, крайне непривычно осознавать, что поля находятся над головой, а не за околицей. Опять же радостно само занятие – мирное и спокойное, напоминающее об обычной жизни, что так резко отличается от каждодневной борьбы за выживание.

Дети также вкладывают немало сил в общую работу, но при этом не забывают и про учебу – на каждодневных вечерних занятиях некоторые из них уже сами читают вслух сказки. Почти все легко пишут как свое, так и имена друзей.

Прочитав последнюю часть послания, я невольно улыбнулся – тут отчетливо слышался голос одной юной баронессы, что уже долгое время выступала учительницей нашего подрастающего поколения, а также хранителем библиотеки и летописцем. Когда мы вернемся – а мы обязательно вернемся! – я усядусь с большим удобством и начну читать подробную хронику произошедших без меня событий.

Тринадцатый день путешествия поразил не только меня, но и моих бывалых спутников.

Снова кровь. Снова трупы.

Но не это удивительно.

На этот раз мы наткнулись на поле битвы, если таковым можно назвать небольшой участок леса со сплошь полегшими целиком или же переломанными и расщепленными деревьями. Там и сям, на сучьях и в развилках ветвей виднелись трупы, обозначившие свое присутствие смрадной вонью и каркающими воронами, сидящими рядом.

Что поразило меня сильнее всего – на сучьях, на окровавленных замшелых камнях и на бревнах лежали тела шурдов и гоблинов. А также нежить – восставшие мертвяки и костяные пауки. Я легко различил разметанную по бревнам киртрассу.

На земле же, в лужах запекшейся крови, лежало несколько человеческих тел с разбитыми головами – имелись и другие ранения, но головы были разбиты у всех, причем основательно, практически в лепешку. Отсутствие голов, однако, не помешало мне увидеть легкие кожаные доспехи, широкие пояса, увешанные оружием, несколько коротких луков.