Александр Прозоров - Молот Одина

© Прозоров А., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Тесовая дверь распахнулась, и в просторную горницу, деревянный потолок которой подпирался в центре толстым резным столбом, а бревенчатые стены закрывала темно-бордовая кошма, вбежала пожилая женщина в изрядно потертом сарафане из тонкой сыромятной кожи, с серебряными кольцами на висках и в легкой шапочке с наушами, из-под которой падала на спину толстая, но уже почти седая коса.

– Богиня, Репка-свечница утопилась!

Сидящая на высоком кресле Макошь, молодая кареглазая и круглолицая женщина, чью голову венчал усыпанный жемчугом кокошник, а крупное тело плотно облегала мягкая бирюзовая замша, лишь на плечах замененная шелковистым мехом песца да прикрытая россыпью золотых пластин на груди, резко поднялась, взмахнула рукой:

– Ступайте! – и стремительно скрылась в дверце возле трона.

Мелкие седовласые старушки вострухи – духи-защитницы дома – мигом попроваливались сквозь плотно сбитые доски пола. Остальные оставшиеся в комнате женщины неуверенно переглянулись.

– Чего там, Ласточка? – спросила одна.

– Потом! – отмахнулась тревожная вестница и нырнула вслед за повелительницей.

Макошь миновала одну светелку, другую, повернула и оказалась в комнатенке, единственным украшением которой было огромное – в рост человека – овальное зеркало из черного, как ночь, обсидиана. Богиня на миг замерла, чуть приопустив веки, потом вдруг резко наклонилась вперед, погрузив обе руки и голову в полированный камень, тут же откинулась назад – и выдернула из черноты девушку в мокром платье.

Ее добыча распласталась на полу, натужно кашляя. А Макошь невозмутимо сняла кокошник, внимательно осмотрела его, что-то сдула, пригладила волосы, стряхнула с ладони несколько капель:

– Хорошо… Почти не намокла. – Она вернула украшение обратно, с некоторой брезгливостью глянула на распластанную жертву, кивнула: – Сказывай, Ласта…

Имя Ласточка, данное когда-то маленькой девочке, а ныне пожилой вестнице, и вправду уже давно не подходило. Посему служанка никакой обиды на снисходительное прозвище не выказала, торопливо заговорила:

– В людской мы были, богиня… Ну, поручения нам раздавать стали… К свадьбе готовиться то есть. Репа же, смотрю, руки к губам вскинула, и глаза намокли. И зараз: шасть к дверям! И слышно – побегла. Мне сие странным показалось, я из людской вышла да на башню привратную поднялась, к караульным. Оттуда, знамо, весь двор виден. Глянь, а она не к себе в мастерскую, а за стену выскочила и к реке. И с мостков, с коих белье полощем, в воду кинулась! Коли в одежде-то, так, знамо, не купаться? Там, правда, мелко, по пояс. Она дальше к стремнине пошла, на глубину. Я же к тебе…

– Ты молодец, Ласта, я тобой довольна, – величаво кивнула Макошь. – Коли спросит кто, отвечай, что я тебя сюда не впускала и о судьбе служанки сгинувшей ты ничего не ведаешь.

– Воля твоя, богиня, – склонилась в низком поклоне женщина, вышла из комнаты, притворила за собой дверь.

А правительница поджала губы, снова опустив взгляд на лежащую перед ней мокрую девушку.

– Значит, при известии о свадьбе моего сына ты решила утопиться? – задумчиво произнесла она. – Интересно, как ты выражаешь радость за своего господина!

Богиня толкнула тяжело дышащую жертву ногой в плечо, опрокидывая на спину, погладила ладонью себя по волосам, вытянула из-за спины косу, сняла вплетенную в ее кончик жемчужную нить, повесила ее на средний палец раскрытой правой ладони, провела над телом. Возле низа живота нить крутанулась.

– Какая невероятная преданность, Репа! – покачала головой Макошь. – Посвятить моему сыну всю себя без остатка. И как давно вы с ним совокупляетесь?

– Прости меня, великая богиня… – прошептала девушка.

Правительница провела над ней ладонью еще раз, покачала головой:

– Нет, распутница, простым прощением ты уже не обойдешься. Вставай!

Служанка поднялась. Замерла, понурив голову. Выглядела она довольно жалко: сарафан обвис, по всему телу налипла ряска, на ногах повисли водоросли, в волосах запутались какие-то букашки. Ни дать ни взять – утопленница, вылезшая в лунную ночь погреться о живую плоть. Богиня протянула руку в ее сторону, резко сжала пальцы. Девушка охнула, застонала. Ее ступни оторвались от пола, и теперь несчастная растерянно перебирала руками и ногами в поисках опоры. Макошь взмахнула рукой, отправляя ее в зеркало, и тут же нырнула следом сама.

По ту сторону вулканического стекла обнаружилась каменистая прогалина, окруженная многовековыми соснами. Деревья стояли редко, и между стволами, в какую сторону ни посмотри, можно было различить только воду. Они находились на острове.

– Ты хочешь заточить меня здесь, богиня? – зябко поежилась девушка.

– Вижу, ты набралась храбрости, моя маленькая Репка, – скривилась правительница. – Смеешь задавать вопросы своей госпоже?

– Если я все равно умру, чего теперь бояться?

– Ты не умрешь, – покачала головой богиня богатства. – И не вздумай броситься со скалы! Я упрежу Мару, что не желаю твоей смерти, и она не примет твою душу. Ты все равно останешься жива, но в искалеченном теле.

– Это моя кара, богиня? Вечная жизнь?

– Хватит стенать, Репка, – поморщилась Макошь. – Ты станешь смотрительницей в моей священной роще. Вернее, в моем священном лесу. На моем священном острове. Это озеро Нево, любимое штормами, самая его середина. Здешние острова – это просто скалы, с воды на них не забраться. Но пригляд все же надобен. Мало ли что? Не хочу ощутить, как погибают мои олени.

– Но как здесь можно жить? – неуверенно переспросила служанка.

– Зенка считает, что неплохо, – одними губами улыбнулась женщина. – Вон она идет!

На тропе показалась фигурка в меховом плаще с капюшоном. По мере приближения стали различимы черты лица маленькой морщинистой старушки, которую можно было бы принять за воструху или травницу – да только духи домов и леса никогда не стареют, а духи полей никогда не мерзнут.

– Рада видеть тебя, сестра! – без особого преклонения поздоровалась с богиней старушка и сложила ладони на животе. – Что-то одета ты невместно, не по нонешней погоде.

– Я ненадолго, сестренка. – Макошь толкнула девушку вперед: – Вот, прими, к делу приставь. Здесь она себе всяко лишнего не позволит.

– Великие небеса, да ты же вся мокрая! – всплеснула руками Зенка. – Беги в избу, девка, а то простудишься! Вон, вниз по тропе, там увидишь. Одежку свою там сразу сбрось да в одеяло завернись и на печь забирайся. Поутру топила, еще горячая.

Два раза повторять не пришлось – порядком озябшая Репа припустила в указанном направлении.