Кен Лю - Королевские милости

«Мадо умер из-за своей веры, – подумала Мира. – Он не жалел о том, что рисковал жизнью, и мне нельзя осквернять сомнениями его память».

Очевидно, гегемон не умел сам следить за порядком в своем шатре, а его личные телохранители не имели представления, как вести домашнее хозяйство. По губам Миры пробежала улыбка.

Время от времени она отвлекалась от работы и видела, что Мата так и сидит не шевелясь. Даже во время отдыха он казался могучим пришельцем из другого мира. Теперь Мира понимала брата, потому что и сама ощущала завораживающую притягательность Мата Цзинду.

Мата продолжал с восхищением смотреть на какой-то предмет, который держал в руке и непрерывно поглаживал, и Мира наконец не выдержала:

– Если будешь продолжать тереть пальцами эту вещь, она превратится в круглый гладкий камешек.

Повернув голову, Мата удивленно на нее посмотрел, не ожидая увидеть кого-либо в своем шатре, и отложил печать, которой восхищался. Такое замечание, если бы исходило из уст одного из советников, в особенности Перинга, постоянно не одобрявшего все, чтобы ни делал Мата, вызвало бы приступ ярости, но сердиться на Миру он не собирался: она ведь ничего не знала о делах мира.

– Я смотрю на награду, которую намерен вручить тому, кто ее недостоин. Среди аристократов очень немного действительно благородных людей.

Мира вспомнила, что для Мадо происхождение имело значение. Он писал ей о непревзойденном благородстве Мата Цзинду, которое вдохновляло всех, кто его окружал.

«Я не могу найти слов, чтобы рассказать, какое это чувство, но у меня возникало ощущение, будто я соприкоснулся с богами, перенесся на более высокий уровень бытия, когда мы шли за ним в атаку. Он стал океаном, влекущим нас за собой».

Казалось, слова нищего сражаются в ее сознании с представлениями Мадо. Мира прикусила нижнюю губу и покачала головой: «Мадо не был глупцом, и если видел в этом человеке хорошее, то и я буду поступать так же».

Закончив подметать пол, Мира унесла и мусор, и грязную посуду, оставшуюся после обеда, затем вернулась с кувшином воды и принялась обрызгивать свободную часть пола, чтобы прибить пыль, одновременно напевая старую народную песню Таноа:

Мира подняла голову, увидела, что Мата смотрит на нее, и покраснела, а пока искала подходящие слова, заметила, что предмет в его руке засиял мягким светом бесценного зеленого нефрита.

– Трудно расстаться с сокровищем? – выпалила она, не подумав, и тут же, молча выругав себя за глупость, с удвоенным усердием принялась за работу.

Мата нахмурился. Для него вдруг стало очень важно, чтобы эта женщина им восхищалась. Ее неявное осуждение вызвало у него стыд, словно он и сам считал себя недостойным.

– Я оставил для себя минимум сокровищ из императорского дворца, а большую их часть отдал семьям солдат, погибших за меня.

О том, что поступил так только после встречи с Мирой, когда понял, как мало сделал для своих людей, Мата умолчал.

Мира ответила не сразу:

– Вы очень щедры.

Снова повисло молчание, и, чтобы сгладить неловкость, она стала тихонько напевать, продолжая уборку.

– Ты бы хотела прикоснуться к ней? – спросил Мата, протягивая одну из печатей.

Мира знала, что это символ королевской власти, один отпечаток которого может отправить в поход сотни кораблей, заставить вооружиться десятки тысяч человек и послать их на верную смерть.

Ей вдруг снова вспомнились слова нищего: «Гегемон даже не помнит его имени».

Мира вновь увидела тело Мадо, завернутое в саван, как и тысячи других, сваленных в огромную яму, ставшую общей могилой.

«Неужели это и есть благородство? Неужели оно стоило твоей жизни?»

Мира покачала головой и отступила на шаг, словно Мата предлагал ей дотронуться до раскаленного угля.

– Она красивая, но, думаю, не настолько, чтобы брат отдал за нее жизнь.

Закончив работу, девушка поклонилась и вышла из шатра.

Мата Цзинду молча смотрел ей вслед, а потом осторожно положил печать на стол.

– Ты уверен, что не хочешь поехать со мной? – спросил Куни Луана Цзиа.

– Ваше величество, я рожден в Хаане, а теперь, когда гегемон сделал его еще меньше и слабее, король Косуги будет особенно нуждаться в моей помощи.

Они выпили по последней чашке арака и улыбнулись, вспоминая Тан-Адю.

– Мата Цзинду сделал Дасу моей тюрьмой, – грустно сказал Куни. – Навещай меня хотя бы иногда.

– Ты не разочаруешь вождя Кайзена, король Куни. Я в этом уверен. Волк в клетке – опасное существо. Дасу не удержит тебя надолго.

Куни не был уверен, что разделяет энтузиазм Луана Цзиа. Кости были брошены, и расклад получился для него неудачным. Во-первых, Дасу – остров маленький и бедный. Во-вторых, Джиа с детьми, а также отец и брат останутся в Кокру, и Мата ясно дал понять, что они и дальше будут заложниками, чтобы гарантировать лояльность Куни. В-третьих, Мата собрался отправить десять тысяч солдат под командованием Киндо Мараны в качестве «эскорта» для Куни и его отряда до Дасу, после чего Марана будет присматривать за ним с Руи.

– Вот тебе последний совет, король Куни: сожги все свои корабли, как только окажешься на острове.

– Но тогда у меня вообще не останется надежды когда-нибудь покинуть свою тюрьму.

– Сейчас твоя главная задача убедить гегемона в полной своей лояльности. Когда сожжешь корабли, он поймет, что ты ему не опасен. Сосредоточься на управлении Дасу, стань хорошим королем, а об остальном позаботится время.

У Рато и Дафиро наконец появилась возможность встретиться, впервые после того, как расстались в Чарузе. Куни со своими людьми оставался в лагере, и солдатам Мата запрещалось туда ходить.

Поскольку это был последний день их пребывания в Пэне, солдатам разрешили свободно погулять по улицам. И хоть братья изо всех сил сдерживали слезы, глаза все же предательски заблестели, а носы захлюпали.

– Я слышал, что случилось на Волчьей Лапе. Тебя могли убить!

– И кто бы говорил! Сам вон крубеном управлял!

– Я старший, поэтому могу позволить себе безрассудства.

Даф показал Рату свой клинок, тот с восхищением его осмотрел и даже несколько раз им взмахнул, рассекая воздух.

– Ты точно решил следовать за лордом Гару? – спросил Рат.

– Какой смысл? Даже если я от него уйду, ты все равно не покинешь гегемона. Буду стараться сделать карьеру у лорда, который с пониманием относится к стратегической лени.

– А я уж было решил, что в тебе возобладало чувство чести.