Джоанн Харрис - Евангелие от Локи

Я постарался на время залечь поглубже, чтобы в тишине пережить вновь обретенную славу. Приятно, конечно, быть знаменитым, думал я, но моя репутация как-то слишком быстро начала мне мешать. И потом, на мой взгляд, трюкачество требует сосредоточенности, а всевозможные подставы лучше устраивать втихомолку. Хуже всего, конечно, повели себя жители Мидгарда – стоило мне пройти мимо, и на меня тут же начинали показывать пальцем, требовали анекдотов; а некоторые настолько поверили в мои способности, что даже просили написать мое имя на амулете, оружии или просто камне. Я обнаружил, что единственный способ избежать народных волнений в тех местах, где я оказываюсь, – это скрыть свое обличье, надвинув на глаза шляпу, накинув на голову капюшон плаща или во что-нибудь превратившись. Все это было утомительно, а также затрудняло мои непрекращающиеся поиски союзников в тайной борьбе против Одина и его свиты.

Кроме того, список тех, кто считал меня личным врагом, возрастал с каждым днем. Народ Льдов по-прежнему считал меня виновником трагической гибели Тьяцци, так что оттуда мне помощи ждать было нечего. Как, впрочем, и милосердия, если бы великаны меня поймали. Примерно так же относились ко мне и горные великаны, а также цверги, которые, как черви, копались в подземных туннелях. О Хаосе и говорить нечего. И я решил умерить активность и не соваться за пределы Асгарда, пока моя слава несколько не утихнет. В данный момент я собирался сосредоточиться на более простой задаче: постепенном подрыве авторитета богов. Действовать следовало поочередно, и я уже присмотрел несколько точек приложения сил, но мои методы носили скорее оппортунистический характер, чем являлись частью некого продуманного плана; кстати, именно благодаря этому я и сумел столь многого добиться. Используя в своей новой игре обретенные мною знания в области человеческих слабостей и эмоций, я пришел к следующему выводу: хотя алчность, страх и ревность – мотивации весьма сильные, но есть мотивация и посильнее, и называется она любовь.

Не могу сказать, что сам я так уж хорошо разбирался в любви. Из всех тех чувств, которые я познал, пребывая в человечьем обличье, именно любовь казалась мне самым бессмысленным, болезненным и сложным переживанием. Все это, очевидно, было связано с дихотомией брать/отдавать. По всей видимости, только брать было недостаточно. Кроме того, важна была всякая чепуха вроде стихов, цветов, лютневой музыки, поцелуев и объятий (причем этого как можно больше); часто возникала потребность носить одинаковую одежду и вести бесконечные разговоры о предмете своего обожания, и все это в целом иной раз приводило к почти полной утрате умственных способностей. Насколько я сумел понять, любовь способна кого угодно сделать слабым и скучным. Бальдр, который благодаря своему дару любви был, должно быть, постоянно влюблен, утверждал, сочувственно на меня поглядывая, что любовь – одна из величайших радостей жизни. Но я догадывался, что ему никогда в жизни не доводилось, скажем, мечтать о мести, или быть участником любовного треугольника, или… одну за другой поедать тартинки с джемом, испеченные Сигюн.

Впрочем, вернемся к истории об этом наглеце Фрейре и о том, как я использовал любовь, чтобы существенно подорвать его авторитет.

Теперь Один обладал возможностью знать и видеть все, что происходит в Девяти мирах; за это ему пришлось дорого заплатить [55], и он, естественно, не был намерен с кем-либо своими знаниями делиться. Именно поэтому высокий трон в Асгарде предназначался только для него одного; под этим троном был проход к источнику, где он хранил голову Мимира, окутанную магической дымкой; на этом троне он любил посидеть в одиночестве и спокойно подумать, когда работал над очередным стратегическим планом.

Фрейру в тронном зале делать было нечего; да ему бы, наверное, и в голову не пришло туда соваться, если бы я ему эту мысль не подкинул. Но любовь и мысли о браке, повторяю, так и витали в воздухе – Идунн вернулась к Браги, и они были так счастливы, что на них просто тошно было смотреть. Бальдр женился на Нанне, бесхарактерной куколке с прелестными глазами олененка; Нанна считала красавца-мужа гением и во всем ему подчинялась – по-моему, «свидание вслепую», когда Скади угадывала будущего мужа по ногам, придало нашему Золотому Мальчику дополнительное ускорение в плане столь скоропалительной женитьбы. Короче, Фрейр заскучал – это проявлялось в том, что он стал беспокоен, криклив и не в меру похотлив, – и почувствовал себя нелюбимым. Запас доступных богинь в Асгарде был не велик, а если вычесть его родную сестру Фрейю и разнообразных кузин, то Фрейру и глаз-то положить было не на кого.

И тут на сцене появился Ваш Покорный Слуга. Я намекнул Фрейру, что Один развлекается и даже получает сексуальное удовольствие, шпионя за женщинами любого из Девяти миров.

– С его трона все можно увидеть и рассмотреть, – соблазнял я его за кувшином сладкого меда. – Как раздеваются женщины, как они купаются, как работают. Ничего удивительного, что Старик проводит так много времени в тронном зале. Он там не просто слюни пускает, у него и «мокрые сны» случаются.

– Правда? – Фрейр был потрясен. – Неслыханно! Значит, он подсматривает, как женщины раздеваются… купаются… Нет, ей-богу, парень, я в шоке!

– Я тоже, – сказал я и улыбнулся.

И мы молча прикончили кувшин с медом.

Несколькими днями позже я отыскал Фрейра в садах Асгарда; он слушал, как Браги играет на лютне, и выглядел еще мрачнее, чем всегда.

– Случилось что-нибудь? – спросил я.

– Ах, да все очень плохо!

По-моему, только одно может заставить мужчину слушать лютневую музыку. Ну, конечно: Фрейр, оказывается, тайком пробрался в тронный зал Одина, спустился к источнику Мудрости и увидел в нем девушку своей мечты. Он долго за ней наблюдал, увидел, как она раздевается, и, естественно, влюбился.

Говорите, что хотите, но любовь скучна. А уж влюбленные и вовсе зануды. В общем, мне пришлось притворяться, слушая, как Фрейр заливается соловьем, восхваляя увиденную им девицу и ее красы: дескать, глаза у нее сияют, как звезды, а смех подобен пению райской птицы… ну, и так далее. Он еще долго перечислял все прочие ее тошнотворные достоинства, пока, наконец, не добрался до сути и не заявил, что просто умрет, если с ней не познакомится.

Я постарался сохранить серьезное выражение лица.

– А почему бы тебе к ней не посвататься? Ты же наверняка сразу ее получишь.

– Все не так просто, – возразил Фрейр. – Если я скажу Одину, он наверняка спросит, как я вообще о ней узнал. И потом…

– Что еще?

– Она – дочь народа Гор. И родственница…

– Погоди, сейчас отгадаю. Того самого строителя, что по сути дела подарил нам эту крепость? Ну, конечно! Да уж, не повезло тебе. – Я изобразил сочувствие. – Ну, его-то благословение ты точно не получишь.