Салли Грин - Половинный код. Тот, кто умрет

Я еще раз пробую остановить время, но ничего не выходит, а мне надо поесть. Надо превратиться, стать зверем. По крайней мере, этот дар, мой собственный, данный мне от рождения, приходит ко мне легко, но я редко пользуюсь им сейчас. Я уже не боюсь его, как раньше, хотя знаю, что он переносит меня совсем в другую жизнь. Зверю нет никакого дела до людей, ему наплевать и на отца, и на Анна-Лизу. Помню, когда я еще только учился превращаться, я кричал на зверя, требовал, чтобы он слушался меня, чтобы он понимал. На самом деле это я должен его слушаться, я должен его понимать. Теперь я уважаю его, моего зверя, мое второе я. Да, он быстр, дик и беспощаден, но он живет в согласии с миром и с собой.

Мне не надо раздеваться, чтобы превратиться. Я встаю, делаю глубокий вдох, представляю волка и…

Мы – мой зверь и я – поймали барсука. Нормально поели. Потом я часа четыре поспал. Крепко, без снов. Так что теперь я бегу дальше уже как человек, тренирую на ходу мои дары и чувствую себя прекрасно: мой бег стремителен, реакции быстры. Солнце заходит уже за полдень, когда я достигаю наконец того места, где убил Охотников. Я замедляю шаг и обхожу поляну кругом.

Земля на ней ровная. Вокруг старые деревья, под которыми ничего не растет. Поляна возникла естественным путем: просто упало большое дерево, прихватив с собой пару других, помоложе; три ствола до сих пор лежат посередине. Это произошло недавно, может быть, осенью; сейчас зима, и, наверное, поэтому поляна кажется такой просторной, светлой, но и холодной. Трупов Охотников на ней нет.

Выходить на поляну я не спешу. Вместо этого я обхожу ее кругом, держась совсем близко, но так, чтобы от открытого пространства меня всегда отделяло хотя бы одно дерево – на всякий случай. Я замыкаю круг, так ничего и не обнаружив. Я уверен, что поблизости никого нет. Почти уверен. На девяносто пять процентов.

Теперь я медленно и тихо, так, чтобы ни один прутик под ногой не треснул, выхожу на поляну и приближаюсь к тому месту, где раньше лежали трупы. Кругом множество отпечатков, но это следы не тех, кого я убил, а живых Охотников; они ведут с поляны, в сторону Севера. Значит, тела забрали. Судя по отпечаткам, Охотников было больше двух, но меньше восьми – то есть шестеро или четверо, они ведь всегда работают парами. Но, честно говоря, я не очень хорошо читаю по следам, так что это просто догадка. И, уж конечно, моих навыков не хватит, чтобы сказать, когда именно были оставлены эти следы, но, судя по тому, что мертвые Охотники лежали здесь три дня, их унесли недавно. Совсем недавно.

Я пробую идти по следу, но скоро теряю его, возвращаюсь туда, откуда начал, пробую опять. И вдруг замечаю поверх отпечатка ботинка еще один след. Он совсем другой – скорее от кроссовки, чем от тяжелого охотничьего сапога. Мое сердце начинает бешено колотиться.

Анна-Лиза?

Дурацкая мысль. Что она тут забыла? Шансов, что это может оказаться она, один на миллион.

Но даже это больше, чем никаких шансов.

Я иду по охотничьему следу, но теперь не упираюсь в него взглядом, а беру шире и вскоре замечаю еще похожие отпечатки. Теперь я стараюсь идти по ним, но получается не так быстро. Нельзя торопиться, иначе упустишь что-нибудь, да и следы попадаются нечасто. Невероятно, но факт – я жалею, что рядом нет Несбита. Он лучший следопыт Альянса, но его вечно днем с огнем не сыщешь, когда он нужен.

Я иду по следу весь день, пока солнце не начинает клониться к западу. В сумерках я теряю из виду отпечатки, но мне они больше не нужны. Глядя со склона невысокого холма вниз, в ложбину, я замечаю кое-что получше: между деревьями поднимается вверх тоненькая струйка дыма.

Неужели они так уверены в себе, что решили даже развести костер?

Или это ловушка.

Голос Селии в моей голове говорит:

– Охотники никогда не выдадут себя так близко к тому месту, где погибли двое их товарищей.

Сколько их, я наверняка не знаю. К тому же они могут становиться невидимками, спасибо Уолленду и его магии. В первый раз они воспользовались этим при ББ, и многие Охотники из тех, что я убил с тех пор, тоже обладали этим даром. Но я тоже так могу. И я хочу проникнуть в их лагерь. С ними кто-то есть. Я уверен. Может быть, даже Анна-Лиза. И вполне вероятно, что их всего шесть, не больше. А с шестью я справлюсь.

Шестеро плюс Анна-Лиза. Если они нашли ее, то ведут назад как пленницу. А может быть, и нет. Может, она у них теперь героиня: как же, застрелила Маркуса, и, кто знает, вдруг Габриэль не ошибся, и она с самого начала была шпионкой. Может быть, именно она рассказала Охотникам про квартиру в Женеве и проход к коттеджу Меркури.

Так что я должен взглянуть на нее поближе.

Медленно и бесшумно я спускаюсь вниз, в ложбину, и подхожу к лагерю, петляя между деревьями. Местами земля совсем голая, а местами путь мне преграждают молоденькие деревца и заросли ежевики. Уже в полной темноте я наконец оказываюсь рядом с лагерем, и как только далекий свист мобильников у меня в голове превращается в треск, я становлюсь невидимым и тихо иду дальше.

Вдруг я вижу первую Охотницу, она на посту. Минуту-другую я наблюдаю за ней. Она стоит к лагерю спиной и смотрит в сторону леса.

Если их всего шесть, то четверых они, скорее всего, выставили в караул, а еще двое сейчас отдыхают, едят, а может быть, и спят.

Я пячусь назад и начинаю обходить лагерь по кругу: ищу вторую Охотницу на карауле. Нахожу ее на краю небольшой полянки. Значит, их двое, как я и думал. Я уже возвращаюсь к первой, как вдруг уши мне режет громкий свист мобильного телефона. Третья Охотница! Но я ее не вижу. Значит, невидимка.

Итак, их трое. Но я еще не обошел весь лагерь, так что я продолжаю путь и вдруг – кто бы мог подумать? – снова слышу свист: еще одна Охотница в дозоре. Тоже невидимка. И того – четверо.

Я прохожу мимо нее и возвращаюсь к первой, той, которая видима. Недалеко от нее я нахожу удобное место для наблюдения и сам становлюсь видимым. Примерно через час слышу шаги – к первой Охотнице со спины подходит другая, она идет от лагеря, значит, уже пятая. Она старше других. Подойдя к первой, она что-то тихо ей говорит. Та кивает и идет назад, в лагерь. Я не вижу ни дыма, ни языков пламени от костра, но думаю, что до него метров тридцать, не больше. В каждом движении старшей Охотницы чувствуется расслабленность: это не лень, а уверенность человека, которому все происходящее не в новинку. Уже за полночь, она наверняка устала, как собака, но ведет себя профессионально: окидывает местность вокруг внимательным взглядом, на секунду задерживаясь на мне, и у меня начинает бешено колотиться сердце. Неужели увидела?

Я замираю. Нет, не могла она меня увидеть. Я же ничем себя не выдал. Сижу в кустах, за деревьями, меня не видно, хоть я и не невидимка. Здесь и надо оставаться. Любое движение может меня выдать. Даже невидимым становиться нельзя: какая-нибудь тень ляжет не так, и это привлечет ее внимание.