Салли Грин - Половинный код. Тот, кто умрет

Когда они подходят, я уже дышу ровно, а рядом со мной сидит Габриэль.

Арран встает им навстречу, но мы с Габриэлем остаемся сидеть. Они разговаривают, но я их не слушаю, а потом Леджер садится на траву возле нас. Он такой, каким я видел его раньше: тот же светловолосый паренек.

Он говорит:

– Мне жаль, что так случилось с Габриэлем.

Я трясу головой, потому что он не прав. И говорю:

– Ничего с ним не случилось.

Арран тут же оказывается рядом, он шепчет мне «тише, тише», и говорит:

– Не волнуйся, Натан.

– Вечно он твердит свое: не волнуйся да не волнуйся, – говорю я Леджер.

И оглядываюсь на Габриэля, но его нет, и я спрашиваю:

– Куда девался Габриэль? – Арран дает мне зелье, но я не хочу его пить и выливаю на землю. Мне надо найти Габриэля, но я знаю, что должен вести себя спокойно, иначе Арран все же заставит меня выпить его снадобье, и тогда я сразу устану и совсем не буду видеть Габриэля.

Так что я напускаю на себя нормальный вид и смотрю прямо в глаза Аррану.

Леджер говорит:

– Мне хотелось снова увидеть тебя, Натан. Бутылка разбита. Я принес тебе твой палец. Я ведь обещал, что верну его тебе.

Арран отвечает за меня:

– Хорошо.

Я изо всех сил стараюсь не оборачиваться и не искать Габриэля взглядом. У меня такое чувство, что он решил еще поплавать. А Леджер с Арраном продолжают твердить что-то о моем пальце. Тут вмешивается Адель:

– Я видела Селию. Она занята наведением порядка. Они там учреждают какой-то Совет Истины и Примирения.

Арран говорит, что это хорошая новость, а я понятия не имею, о чем они.

– Она говорит, что кое-кто из Охотников еще в бегах, но большинство уже сдались и подчинились ее власти. Она будет возглавлять Совет до тех пор, пока новые механизмы не заработают в полную силу. А Греторекс теперь главная в Альянсе Новых Охотников. Их будет совсем немного, и они будут выполнять функции полиции, как и задумывалось с самого начала. Только теперь в Альянс будут принимать всех: и Черных, и полукровок. – Потом Адель добавляет: – Селия предлагает вам перебраться. Она нашла Натану отличное место. Уэльс ему не подходит. Здесь еще есть те, кто может захотеть ему навредить. Его слишком просто найти.

– Мы переедем, – отвечает Арран. – Скоро.

Леджер опускается на колени совсем рядом со мной и говорит:

– Я здесь для того, Натан, чтобы просить тебя пойти со мной.

Не знаю, что ему сказать. Конечно, никуда я с ним не пойду.

Вмешивается Арран:

– Над этим предложением стоит подумать, Натан.

Я не хочу о нем думать.

– Сейчас пока не время, – говорит Леджер. – Я это вижу, но хочу сказать тебе, что жду тебя всегда.

Арран отвечает за меня:

– Спасибо.

Леджер тянется за моей ладонью. Рука у него прохладная. Он говорит:

– Натан, если тебе нужна помощь, ищи ее в земле.

Но я уже его не слушаю. Я снова заметил Габриэля, он выбирается из воды у подножия утеса и наверняка хочет прыгнуть еще раз, и я знаю, что это будет красиво.

Мы покидаем Уэльс на следующий день. Сначала поездом во Францию, оттуда еще куда-то. Габриэль говорит, что мы должны съездить в Австралию, в гости к Несбиту, я передаю его слова Аррану, но он отвечает:

– Габриэль умер, Натан. Ты должен с этим смириться. – Но для меня это пустые слова. Ведь Габриэль сидит рядом со мной и кончиками пальцев гладит мне тыльную сторону ладони.

Теперь я живу здесь. Один. Мне полегчало. По крайней мере, Арран так считает, хотя я в этом не уверен. Габриэль лежит у реки, в двадцати метрах от берега, на опушке леса, там, где начинается луг. Ему бы понравилось. Место укрыто от ветров, с видом на юг. Я сам вырыл могилу, копал долго, чтобы она получилась глубокой. Он был тяжелый и почему-то не такой высокий, как я ожидал. Я заранее распланировал, как буду опускать его туда, и все равно пришлось его затаскивать. Он сопротивлялся. Не хотел в эту дыру. Кольцо, которое я ему подарил, так и осталось у него на пальце. И будет с ним всегда.

Я часто сижу с ним рядом, рассказываю ему, что происходит. Не вслух; звук собственного голоса кажется мне странным, неестественно громким. Если подумать, то я вообще давно уже не разговариваю, наверное, несколько месяцев. И когда я пытаюсь произнести какие-то слова, голос звучит хрипло. Короче, я мысленно рассказываю ему обо всем, что происходит, то есть в основном о том, какое сегодня небо – серое или голубое, и как бежит река – быстрее, чем вчера или медленнее, – и что вода в ней сегодня чище, и даже журчит она как-то прозрачнее, чем день назад, и что мне повстречалась водяная крыса и целое семейство выдр. О себе я стараюсь особенно не распространяться – он и так все знает. Он всегда знал меня лучше, чем я сам.

И мне так этого не хватает, его знания меня. Мне вообще его не хватает. Не хватает его взгляда, каким он смотрел на меня, и того, как он смотрел на других, не хватает его смеха, улыбки, того, как он стоял, как ходил. Как он дразнил меня и как насмехался надо мной. Не хватает того, как он читал стихи. Как говорил. Никогда больше не поднимет он голову и не поглядит на меня, когда я прихожу, не улыбнется, никогда больше я не услышу, как он спрашивает, в порядке ли я, никогда больше не коснусь его, и никогда он не обнимет меня, не поцелует, не заговорит со мной, не развеселит. И от этой мысли мне делается так больно, что я становлюсь зверем. Тогда я, по крайней мере, забываю о Габриэле, забываю обо всем человеческом и просто живу, ем, дышу. И все же мне хочется оставаться человеком, хочется продолжать думать о нем, ведь так я ощущаю, что он продолжает где-то жить, пусть даже только в моей памяти.

Снова вернулись кошмары. Снится почти одна Джессика. Она наставляет на меня пистолет, а потом резко перебрасывает руку и стреляет в Габриэля, хотя я кричу и умоляю ее не стрелять, и с этим просыпаюсь. И хотя Габриэль умер уже давно, мне опять и опять снится, как он умирает. И каждый раз я переживаю его смерть заново.

Я не рассказываю об этом Габриэлю, никогда. Говорю ему только про то, что делал, пока был животным, особенно орлом. Это самое лучшее. Еще я могу превращаться в рыбу, только ощущение странное, поэтому я рискнул всего дважды. Причем во второй раз только для того, чтобы доказать себе, что я не трус и не боюсь быть рыбой. Но, наверное, я все же трус, потому что больше с тех пор рыбой не был. Правда, цыпленком я тоже никогда не был.

Я здесь уже давно. Могила Габриэля заросла травой. Я думаю, что хорошо бы вырастить рядом с ней дерево. Дубок или, может быть, орешину.

Как-то раз, в самом начале Альянса, во время тренировки, мы с Греторекс спрятались в кучке тесно стоящих ореховых стволов. Новобранцы должны были выследить нас и напасть. А они все не шли и не шли. Греторекс и я стояли, слушали и ждали, а пока мы ждали, вокруг нас по стволам и веткам носилась пара белок.