Ирина Богатырева - Кадын

– Очи! Что тебя замутнило?! Или что-то тебе посулил он, подкупил тебя? Или правда полюбился крепче, чем прежний воин, так что вновь ты готова оставить и люд свой, и долю?!

Глаза ее вспыхнули – будь нож, убила бы меня. Пылающим шепотом заговорила:

– В эту ночь начинается время алчных духов, не поминай, царевна, того, кто живым в их мир взят. Никого, кроме него, не пускала я себе в сердце и только со смертью забуду его. Но то моя тайна, и ты, не имевшая подобного горя, об этом не говори!

Эти слова, тяжелые и жестокие, меня отрезвили. Я замолчала, потом взяла ее руку и погладила по ладони.

– Прости, Очи. Я не хотела ранить тебя. Давят меня эти дни. Не знаю уже, что говорю.

Она закрыла глаза, и лицо было каменным, бледным, губы стали тонкими нитками на этом лице, словно кровь из них отступила. После с трудом она их разжала и молвила:

– От того, что в себе носишь, не убежишь, сестра. Хоть к дальним стоянкам откочуй… И хотела бы, да ничего не забыла. Ошиблась тогда: через себя перепрыгнув, хотела великим камом стать. Но духи надо мной посмеялись: жертву готовила им, страшную жертву, из собственного сердца вырезанный живой ком, а они ее сами забрали. Не успела ее принести им.

– Так решил Бело-Синий. То была плата за замысленное преступление. Не заслужил тот охотник смерти такой от тебя…

– Не нам с тобой говорить об этом. – Она открыла глаза. Они словно замерзли и потемнели, как темнеет, замерзнув, озерная вода. – Больше я не позволю такому статься, все жертвы моей рукой впредь пойдут к алчным духам, чтобы за то они вечно служили мне. И рука не дрогнет, нет в ней больше сомнений, нет мягкости в сердце, бездомный охотник ее с собой в нижний мир забрал. Есть во мне нечто, я знаю, что влечет мужчин. Если бы я захотела, половина охотников свои дома побросала бы и за мной по лесам бродила. – Как змея, злая улыбка скользнула по ее лицу, но глаза не изменились. – Но мне того не надо. Больше, чем хочу, мне не надо.

– Чего же ты хочешь?

– Приходи завтра в лог, туда, где вытекает каменная река. Ты это место знаешь, там кони Камкины когда-то ходили. Сама все увидишь. – Тут она впервые теплее на меня посмотрела. – И не бойся, о предательстве не помышляю, а если удастся мне все, сама благодарить меня станешь. Ты же добрая, сестра, мягкая, тебе не справиться с той затравой, что вокруг тебя собралась. А я справлюсь. Только пораньше приди, до света, чтоб с нами не встретиться.

Я хотела спросить у нее еще, но тут в дом вошел красный с мороза Атсур, и в руках его были волосы, как обрубки конских хвостов.

Он подошел к отцу и опустился перед ним на одно колено.

– Царь, я сделал свой суд над теми, кто оскорбил твоих слуг. Я не мог убить их, я мало взял с собой людей. Но я узнал виноватых и велел высечь их, а хвосты с их голов приношу тебе.

Он положил перед отцом отрезанные с макушек черные волосы.

– Для вас это ничто, – продолжал Атсур, – но они вернутся домой с позором, как воины, бежавшие с поля боя.

– По нашим законам труса разрывают конями, – сказала я, возвращаясь к очагу. Атсур обернулся ко мне.

– Ваши законы суровы, я их запомню. Мы же иначе судим: трус в этом бою может богатырем стать в следующем. Позора достаточно ему, а не смерти.

– Только если это будет бой с его женой, – пошутил Санталай, и мужчины расхохотались.

– А какой суд был бы над этими злодеями дома, в Степи? – спросила я.

– У нас не было бы суда над ними, царевна, – ответил Атсур.

Я не спала в ту ночь. Странные видения посещали меня, но были это лишь грезы, не сны. То виделось мне, что во весь опор скачу на гнедом коне, но вот кончилась под ним земля, и мы падаем вместе – но я вздрагивала и приходила в себя. То виделся бой, в каких еще не бывала, и враги обступают, но стоило мне ударить клевцом, как они рвались, будто бурдюки, и темная вода из них вытекала. Я чувствовала себя в грязи – и просыпалась.

Наконец поднялась с постели Очи, подошла к сосуду с водой у двери – высокий, стройный старинный сосуд из рога был у нас, за ночь вода в нем замерзла, и донеслось, как Очишка ломает тонкий лед, – отпила, а после, неслышная, скользнула из дома. Чуть позже поднялся Атсур, натянул сапоги с шумом и, шатаясь спросонья, на ощупь двинулся к двери.

Он вышел, и я осталась как перед началом скачек: все напряглось, ожидая нужного мига. Не знала, как выждать время, чтобы и не опоздать, и не столкнуться с ними. Потом, поняв, что никто не вернется, встала, обулась, затянула шубу потуже, опустила уши у шапки – все делала неспешно, чтобы, проснувшись, никто не решил, что вслед за ушедшими спешу. Но никто не проснулся или виду не подал. Я же от самой двери вернулась к очагу, наклонилась и попросила помощи у Табити.

С тем и вышла. Пурга улеглась, но была еще непроглядная ночь, самое морозное время. Я нацепила лыжи и короткой дорогой побежала в лог. Следы Атсурова и Очишкиного коней мне подсказали, что они встретились на опушке и поехали вместе. Я же пустилась иным путем.

Холодная, застывшая тайга, полная алчных духов. После пурги особенно тихо, по звездам уже ясно, что скоро поднимется Солнцерог, но он еще спит на вышних холмах. Мои лыжи скрипят о мерзлый снег, и больше нет звуков в мире.

Я быстро добежала до лога, вышла к нему с верхних отрогов и, спускаясь, о том только думала, чтоб не показаться на глаза Очи и Атсуру. Ничего не было вокруг видно, кроме темных деревьев, но я замедлила бег, приближаясь к открытому месту. Каменная река – язык осыпи – спускалась с горы и пересекала весь лог. Летом под камнями и правда течет вода, ее слышно, и камни влажные. Но воду ту не достать, не напиться, сколько ни поднимай валуны. Зимой вода замерзает, а камни не видно под снегом. Коням опасно здесь – переломают ноги. Камка потому и держала табун в этом месте, потому что река была ему преградой, вожак знал, сколь она опасна, и водил табун стороной. Сам же лог открытый, с легким настом, привольно пастись на крутых южных склонах. Но сменился вожак в табуне, и Камка на новое место перегнала его.

Я спустилась к руслу этой странной реки и осторожно пошла вдоль него. Я не знала, где Очи и Атсур, и, чтоб найти их, стала смотреть иными глазами, как учила нас Камка.

И только сделав так, поняла, отчего именно сюда вела Очи жертву для алчных духов: они кишели по всему руслу, будто откупорили сосуд. Меня скорчило от омерзения, и больших сил стоило держаться. А они выходили из своего мира, разлетались над тайгой или вдруг падали в снег, сливались вместе, меняли форму… И слышалось шуршание сухих их бесплотных тел, и в шуршании этом мерещился тихий шепот: «Крови! Крови!»

Тут показались Атсур и Очи. Медленно выехали они из тайги и направили коней к руслу. Я свернула к деревьям и притаилась. Сонм алчных духов продолжал шуршать и клубиться. Очи стала озираться. Их разговор не долетал до меня, но я поняла: она искала лучшее место. Они приближались, и вот нас разделяли уже только русло реки – и сонмы темных духов.