Сергей Мишенев - Шпага мастера

– Но тогда почему же я все еще в Керкиньяне? Да еще и в вашем доме? Как мои наставники, изучив ваши записи, допустили это?

– Жак! – громко крикнул мсье Перигор. – Вина! Неси нам того самого бургундского Романе-Конти, мы будем пить за человеческую тупость!

Подоспел слуга с темной пыльной бутылкой и двумя бокалами. Пока он расставлял бокалы и разливал темно-бордовый напиток, мсье Перигор молчал, наслаждаясь неведением собеседника. Наконец, когда слуга вышел, он не торопясь понюхал содержимое бокала, сделал глоток, отпил еще, подержал вино во рту, проглотил и только после этого продолжил:

– Альберт, я на службе больше тридцати лет. И мне ничего не нужно записывать. Все, что я знаю, я храню только здесь, – масон выразительно постучал указательным пальцем по лбу, – а все, что я записывал, все до единого слова не соответствовало действительности. Это был просто роман, моя вольная фантазия, в которой я красочно расписал, как ты еще не готов, как тебе нужно больше времени, как нам придется отложить планируемый контакт минимум на месяц… И они успокоились! Они просто продлили твою миссию, в надежде вытянуть еще больше из этой несчастной школы Дижона! А ты, ты оказался совершенно готов! И несколько последующих событий – драка в порту и дуэль с Марком – окончательно подтвердили это!

– Вы направили их по ложному пути?

– Неплохо, правда? К несчастью, пришлось немного пожертвовать здоровьем. Я надеялся, что папку у меня украдут. Но твое местное управление решило, что можно уже сорвать маски – не фехтовальные, а театральные, разумеется, – и подослало ко мне ряженного в монаха бандита, который отделал меня так, что я бог весть сколько провалялся на мостовой без сознания. Да у меня до сих пор все тело ноет!

– Вы уже несколько раз повторили, что я готов. А, собственно, к чему?

Мсье Перигор вздохнул, допил оставшееся в бокале вино и налил себе еще:

– Это довольно долгая история, мальчик. Но в ближайшее время нас точно никто не потревожит, а потому мы можем и не торопиться… Это началось лет за двадцать до Рождества Христова. А скорее всего, намного раньше. Но именно тогда, лет за двадцать до прихода Спасителя, римский историк Тит Ливий впервые письменно зафиксировал истину, которая при ближайшем рассмотрении оказывается достаточно очевидной. А именно он заявил, что хитрость всегда побеждает грубую физическую силу. Символом такой победы стала победа хитроумного Одиссея над сильным, но глупым Циклопом. Так возникли первые два уровня, первые два кирпичика первой, еще совсем маленькой, Пирамиды Мастерства. Дальнейшее письменное развитие эта идея получила на рубеже I и II веков, когда превосходством нематериального над материальным заинтересовался Плутарх из Херонеи. Он-то и продолжил строительство пирамиды, воздвигнув еще две ступени, каждая из которых более труднодостижима, но зато более эффективна. Так вот, согласно его наблюдениям, третьим уровнем, превосходящим хитрость, стал уровень искусства. В античной традиции классическим адептом этого уровня являлся гомеровский Гектор, бесхитростный и искусный. Но и Гектора, как известно, победил Ахиллес! Хочешь знать почему?

– Это все знают, – пожав плечами, отозвался Альберт, – Ахиллес превзошел Гектора духом.

– Да! Но не просто духом, а духом, для названия которого Плутарх использовал латинское слово «virtus»! И именно он, виртус, является четвертым уровнем пирамиды Ливия – Плутарха. Самым труднодостижимым состоянием для человека, и самым эффективным!

– Да, все это я знаю. Это, в общих чертах, знает даже маэстро Дижон. Но этих знаний недостаточно. Феномен виртус не раскрыт до конца. Он нуждается в дальнейшем исследовании, изучении. Именно поэтому Ватикан и разослал своих миссионеров по фехтовальным школам всей Европы для извлечения и сохранения всего того, что осталось от этого наследия…

– Черта с два! – с торжеством в голосе воскликнул Перигор. – Виртус давно уже изучен, исследован, обмерен! Это ведь еще Платон начал делать, и он первым отождествил виртус с искусством управления государством. [15] На самом деле в своем диалоге «Протагор» Платон исследовал арете. Но формально мсье Перигор прав, поскольку в римской философии понятие «виртус» сформировалось именно на базе греческого арете. Не для исследования он нужен Ватикану, а для захвата! Захват духа – вот чем всегда занималась церковь, разве не так? И уж, конечно, высшее проявление этого духа – виртус – не должно выйти из-под контроля духовных пастырей, по их собственному глубокому убеждению!

– Разве можно захватить дух? Как такое возможно?

– Если бы твои заказчики знали это точно, мой мальчик, то и не было бы никаких миссий вроде твоей. Они не знают… пока. Они ищут. Они собирают. Им нужен способ, технология! И именно сейчас, на границе новой эпохи!

– Какой эпохи? О чем вы говорите?

Мсье Перигор с едва заметным облегчением выдохнул и откинулся на спинку кресла:

– Как я и предполагал, Альберт, тебе рассказали не все. И уважаемый маэстро Дижон тоже знает не все. А поэтому, позволь, я сам завершу твое образование. Слушай внимательно. Да, Плутарх создал пирамиду. Точнее, достроил начатое Ливием. Но сделал он это не слишком осознанно, лишь перечислив, зафиксировав письменно, расставив по порядку некие общеизвестные идеалы: сила, хитрость, искусство, виртус. И он так и не понял, что эта его пирамида на самом деле не только модель, на которую настоящий воин должен ориентироваться в своих стремлениях. Не только! Пирамида Ливия – Плутарха оказалась моделью завершенного цикла, спирали, которая разворачивается в истории мира в неизменной последовательности, раз за разом, цикл за циклом, виток за витком. Четыре ступени развития воина оказались четырьмя эпохами, а сам Плутарх, не зная об этом, стал пророком. Эпоха силы, эпоха хитрости, эпоха искусства… И эпоха виртус! Кто первый обратил внимание на эту последовательность? Кто сопоставил ее с пророчеством Плутарха? Не знаю. Да и никто, наверное, не знает. Но теперь каждый посвященный – я, к примеру, – легко соотносит каждый исторический виток с той или иной ступенью пирамиды.

– И в какую же эпоху жил сам автор?

– Это первый вопрос, которым задается каждый умный неофит. А ответ таков: Плутарх жил в эпоху искусства. Римский легионер того периода свысока смотрел на хитрость, бесконечно совершенствовался в искусстве, но был крайне далек от виртуса. Правда, этот дух был интересен римлянам, они знали о нем и, как бы поточнее выразиться… им нравились его проявления. Да! Можно сказать, что они любили на него смотреть! Поэтому Виртус культивировали в особых инкубаторах, известных нам под названием лудусы.