Сергей Мишенев - Шпага мастера

Но размышлять об этом было некогда. На Альберта со всех сторон бежали новые враги, вооруженные настоящими боевыми шпагами, саблями, ножами. Он принялся отчаянно отбивать их беспорядочные удары, время от времени нанося ответные, которые, впрочем, не давали заметного результата. Тыкая тупым клинком в надвигающиеся тела, Альберт пятился к какому-то занавесу, тщетно пытаясь найти выход из этой буффонной ситуации. В этот момент левое плечо обожгла не слишком сильная, но внезапная и горячая боль. Чужое лезвие аккуратно прорезало бархат разноцветного костюма вместе с кожей около среднего пучка дельтовидной мышцы. От неожиданности Альберт резко повернулся и выбросил вооруженную руку наугад вперед и вверх. Тактильное ощущение удара и чей-то захлебывающийся крик подсказали ему, что атака оказалась результативной. Действительно, один из нападавших буквально проглотил несколько дюймов его деревянного клинка и теперь сползал с него вниз, теряя кровь и слизь вперемешку с осколками зубов.

Неравный бой продолжался. Со всех сторон на Альберта наседали все новые враги: лысый, одноглазый со шрамом, неестественно высокий, толстый, огненнорыжий, с платком на голове… Альберт уже давно не фехтовал, а просто отбивал удары, беспорядочно вращая своим деревянным клинком и стараясь рубить и тыкать в гущу разнообразных тел как можно сильнее. Такая тактика приносила свои плоды. Альберт иногда слышал, иногда видел, а иногда просто чувствовал это. В основном помогали рубящие удары по конечностям и тычки в перекошенные лица. Один раз Альберт сумел схватить свободной рукой за горло лысого и с силой рвануть его на себя. Наверное, это тоже оказалось эффективно, так как, хотя лысый даже не вскрикнул, Альберт после этого не видел его среди остальных нападавших.

В какой-то момент ему удалось сделать выпад такой силы, что тупой клинок проткнул одному из нападавших грудь. С неприятным скрежетом раздвинув ребра, клинок вышел сзади, забавно оттопырив красной пирамидкой куртку на спине.

Сам клинок, кстати, тоже уже не был серебряным. Иссеченный лезвиями врагов, он ощетинился обрывками пергамента, густо напитался огненно-красным и теперь дымился невидимым паром, брызгал каплями, угрожающе гудел на низких нотах, пытаясь смахнуть чьи-то налипшие волосы.

Он уже давно не требовал ни искусства, ни хитрости. Для продолжения жизни этому тупому, злому, деревянному негнущемуся змею требовалось только одно – нечеловеческая, звериная сила…

Альберт внезапно открыл глаза. В голове еще раздавались крики врагов, как будто этот бой на самом деле только что завершился. Или не завершился? Нет, конечно, никакого боя не было. Оторвав голову от подушки, он, казалось, несколько секунд пытался понять, где он. Его глаза блуждали среди непонятного лабиринта каких-то реек, тросов и пружин. Все вместе это напоминало одновременно почерневший от времени скелет доисторического животного и машину, созданную по чертежам Леонардо да Винчи. Как ни странно, вид этой конструкции, стоявшей посреди комнаты, подействовал на Альберта успокаивающе. Он встал и потянулся. Вокруг громоздились сундуки, дорожные сумки разных размеров и связки с книгами. Было видно, что в эту квартиру он въехал только что и еще не успел обжиться. Отодвинув ногой стоявший на дороге ящик с посудой, Альберт подошел к зеркалу, прислоненному к стене, и внимательно посмотрел на себя.

Помятое лицо казалось довольно брутальным. Но Альберт знал – это ненадолго. Утренний душ, гимнастика – и складки разгладятся, и он снова будет выглядеть как студент-семинарист: голубые, наивные, выпуклые глаза, приподнятые брови (будто бы он постоянно чем-то удивлен) и подвижный рот, всегда готовый растянуться в робкой, оправдывающейся улыбке. Он взъерошил темные волосы и попробовал нахмуриться. Так, конечно, лучше. Живописнее. Но, ясно дело, тоже ненадолго. Не будешь же ходить все время нахмуренным и лохматым. Тем более что он не знает точно, понравится ли это ей…

В это утро маэстро Дижон пришел в фехтовальный зал раньше обычного. Впрочем, и это было обычно в те дни, когда ему предстояло давать урок своей племяннице Жанне Моранди. Этому было несколько причин. Во-первых, Жанна была одной из лучших фехтовальщиц школы. Во-вторых, она была единственной в школе девушкой. В-третьих, в последнее время у нее появилось слишком много собственного мнения относительно боевых искусств вообще и фехтования в частности, и это мнение, как правило, не совпадало с дядиным. Все это побуждало маэстро Дижона как можно тщательнее готовиться к урокам с племянницей, заранее приводя в порядок свои мысли, свою физическую форму, а заодно и свой внешний вид.

Фехтовальный зал школы Дижона представлял собой довольно просторное прямоугольное помещение, в котором одновременно могли заниматься около десяти человек. При этом для индивидуальных уроков была оборудована специальная галерея в виде большого внутреннего балкона, расположенного вдоль длинной стены. На стенах зала красивыми веерами было развешено фехтовальное оружие разных времен и народов, фехтовальные маски и старинные гравюры, иллюстрирующие все базовые позиции фехтовальной классики.

Маэстро Дижон в черном колете из буйволовой кожи поднялся на галерею и выбрал наиболее мягкую из своих рапир. Эта рапира, на его взгляд, лучше всего подходила для работы с Жанной – такая же гибкая и быстрая. Он подошел к балюстраде и посмотрел вниз. В этот момент в зал вбежала Жанна. Точный расчет! Именно так учитель и предпочитал встречать свою племянницу: во всеоружии и взирая сверху вниз!

– Привет, дядя! – Жанна весело посмотрела на маэстро снизу вверх и сделала немного комичный реверанс. – Я приобрела новую перчатку, а ты опять слишком серьезен!

– Так ведь и дело у нас серьезное, племянница. Мы собираемся совершать движения, отнимающие жизнь!

– Да бросьте вы, дядя, не все так мрачно! Вот вы, к примеру, практикуете фехтование лет сто. И сколько лет назад в последний раз вы отняли у кого-нибудь жизнь одним из своих движений?

– Дело вовсе не в том, сколько лет назад твой учитель кого-нибудь убил. И убил ли вообще. А в том дело, что эти движения были специально созданы для отнятия жизни. Причем для отнятия именно человеческой жизни, и именно в равном, честном бою. И мало того что созданы, но еще и тысячекратно опробованы! Поэтому каждый раз, совершая или выполняя перевод, захват или оппозицию, ты приводишь в движение силы, многократно превосходящие твои собственные. И мои тоже. И вообще – силы любого отдельно взятого человека. Совершая наши движения, ты волнуешь духов, ты бросаешь вызов Творцу, посягая на его суверенное право казнить или миловать! Хотя нет – что это я говорю? Ты не бросаешь вызов Творцу. Ты превосходишь его! Поскольку победа в равном смертельном поединке этически многократно превосходит банальную казнь!