Юрий Корчевский - Штрафник-истребитель. «Искупить кровью!»

Нет уж. Он теперь отвечает за всех, и права на ошибку у него нет. Приземляться будут все. А если не повезет – значит, никто. Он мужчина, и ответственность за принятое решение лежит на нем.

Самолетик начал разбег. Черт! Темнота, и что впереди, совершенно не видно.

Натужно ревя моторами, «У-2» поднялся в небо, и буквально через несколько минут под колесами промелькнули немецкие мотоциклисты. «Бомбу бы на них сбросить или из пулемета прочесать», – подумал Михаил.

Михаил начал набирать высоту, однако встающее над горизонтом солнце осветило самолет. Внизу еще темно, а они на виду. И температура масла в двигателе приближалась к критической отметке – 95 градусов, а держать мотор на таком нагреве долго нельзя. В двигатель залито касторовое масло, и при температуре немногим за 100 градусов оно вспыхнет.

Михаил немного убрал газ и снизился. Теперь другая беда: на пониженных оборотах начала падать скорость, а с ней – и высота. Что за жизнь пошла? Даешь обороты – двигатель греется, пожаром грозит, сбросишь газ – скорость и высота падают. Да еще ручку управления в сторону тянет – сказывается несбалансированный вес на одной стороне и несимметричное обтекание воздухом. Самолетик-то весит всего 665 килограммов, для него пятьдесят килограммов – уже чувствительно, а летчица в комбинезоне наверняка на шестьдесят потянет.

Снизу к самолету потянулись трассирующие очереди. Михаил заложил левый вираж со снижением высоты – видимо, солнце дало блик на козырьке или винте.

Женщина на крыле от страха взвизгнула. Конечно, ей приходилось туго – в полуметре от головы сверкал винт, била сильная воздушная струя, в уши грохотал выхлопными газами двигатель. А тут еще Михаил виражи закладывает. Он и не хотел бы пируэты в воздухе выписывать, а приходится. Лишь бы скорость не упала, тогда одно неосторожное движение рулями может привести к срыву в штопор. Вывести из него перегруженную машину с нарушенной центровкой трудно, а может быть, и невозможно. «У-2» из штопора выходил легко – на «раз-два», но делал это в штатном режиме, без асимметричного перегруза.

Кое-как, то добавляя газ, то сбрасывая его, когда температура масла поднималась до критической, Михаил дотянул до аэродрома. Теперь бы еще на полосу попасть.

– Василий, быстро курс!

А штурман уже готов докладывать:

– Семь градусов вправо!

Медленно сбрасывая газ, Михаил планировал, находясь в страшном нервном напряжении. Если не дотянет до полосы, добавлять газ, исправляя ошибку, будет поздно – перетяжелен самолет, на второй круг не уйдет. Значит, садиться надо с первого захода, второй попытки может не получиться. Помогало еще то, что темнота рассеялась, стало хоть что-то видно.

Михаилу удалось посадить самолет – на основное шасси, потом уже опустил хвост. Получилось мягко, осторожно – даже бережно. Уже в конце пробега выключил зажигание и перекрыл бензокран. По инерции направил самолет ближе к санчасти.

На стоянках многие видели, что с самолетом что-то не так: на центроплане слева темнеет фигура, из задней кабины две головы торчат. К самолету рванули механики, техники, прибористы и отлетавшие пилоты, которые еще находились у своих самолетов. Из санчасти, почуяв неладное, выбежал фельдшер – не каждый день самолеты к ним подруливают.

Михаил выбрался из кабины на крыло, отстегнул на летчице ремень, которым она была пристегнута к растяжке.

– Вставай, прибыли. Багаж только не забудь, – пошутил он.

Но женщина обеими руками вцепилась в стойку тахометра, торчавшую из центроплана. Пересохшими губами она прошептала:

– Руки… помоги… отцепить.

Михаил по-одному разжимал пальцы, онемевшие от мертвой хватки. Досталось ей. Конечно, страшно было, иной мужик на ее месте штаны бы обмочил.

Михаил помог ей слезть с центроплана, буквально стащив на землю за ноги. А с другой стороны самолета набежавший люд вытащил тело раненой летчицы. Уложив ее на носилки, они бегом кинулись в санчасть.

Только теперь почувствовав невероятную усталость, Михаил сбросил с себя телогрейку и без сил опустился на землю, прислонившись спиной к колесу шасси. Он тут же ощутил странный холод во всем теле, и когда стал ощупывать одежду, понял, в чем дело – гимнастерка под телогрейкой была насквозь мокрой от пота.

Из кабины вылез Василий, размял затекшие суставы.

– Вроде легкая, а все колени отсидела, – посетовал он.

– Не жалуйся, вон какая девушка у тебя на коленях сидела, – пошутил кто-то из техников.

Увидев неладное, к самолету подошел командир полка. Все вытянулись по стойке «смирно», к майору шагнула летчица:

– Товарищ комполка! При выполнении боевого задания была сбита и села на вынужденную посадку на оккупированной территории. Самолет сгорел. Штурман Климук ранена. Рядом с нами сел «У-2». Фамилию летчика не знаю. Он нас вывез с места посадки, – четко доложила она.

– Ну-ка, ну-ка, кто у нас герой?

Майор обвел взглядом собравшихся. Все как-то подались назад, и получилось, что Михаил с Василием оказались впереди.

– Из штрафной эскадрильи? – сразу понял майор.

– Так точно. Пилот красноармеец Борисов.

– Штурман-бомбардир красноармеец Антонюк.

– Благодарю за службу!

– Служим Советскому Союзу!

– Товарищ майор! Разрешите обратиться! – нарушила внезапно наступившую тишину женщина-пилот.

– Обращайтесь!

– Поступок и в самом деле геройский, наградить бы их, – выступила вперед спасенная летчица.

– Не могу, Лебедева, – штрафников к наградам представлять не положено.

– Тогда срок скостить, – не унималась женщина.

– Тоже не в моих силах. Их трибунал приговорил, и я решение трибунала изменить не вправе.

Женщина от досады закусила нижнюю губу.

– Хлопцы, как же вам это удалось? – полюбопытствовал майор.

Желая услышать из первых уст историю невероятного спасения женщин-пилотов, летчики и техсостав, свободные от полетов и работы, придвинулись поближе.

– Это штурман у меня молодец – глазастый, – сказал Михаил. – Он заметил, что самолет лежит на земле и хвост у него горит. Я и сел. А остальное вы уже знаете.

– Да спасенных мы видели, а как тебе в голову пришло летчицу на центроплане положить?

– Ну не бросать же у немцев боевого товарища! Тем более что они на мотоциклах к месту вынужденной посадки уже ехали, и времени долго раздумывать у нас просто не было. Раненую – ту сразу во вторую кабину определили, к штурману. А пилота пришлось поясным ремнем к растяжке пристегнуть, чтобы ветром с крыла не сдуло. И потихоньку – на аэродром. Одно плохо было: двигатель в полете грелся, думал – не дотяну.

Окружающие слушали с интересом. Рассказ поучительный, тем более что и в дальнейшем такие знания могут пригодиться.