Галина Гончарова - Азъ есмь Софья. Царевна

За ними спешно выкатывали пушки, чтобы поддержать своих огнем… Оказавшись меж четырех огней, турки дрогнули.

Растерялись.

И… побежали!!!

Недаром говорят, что лишить человека боевого духа — есть уже половина успеха. Военная фортуна переменилась очень быстро — и теперь уже соединенные польско-русские силы гнали турок обратно, к разрушенному жванецкому замку. К броду!

К чертовой матери с чужих земель!

Их преследовали долго, почти до ночи, стреляя вслед, добивая отставших и беря в плен тех, кто выглядел побогаче, — паши и мурзы, вельможи и военачальники попали в этот день в руки полякам, чудом удалось удрать султану…

Успокоилась погоня только когда стемнело — и Собесский повел свое войско обратно, подсчитывать потери.

Володыевский же чуть ли не на коленях умолил отпустить его проводить турок до переправы, чтобы уж точно вернуться не вздумали. Ян махнул рукой и отпустил, лишь бы под пулю не подвернулся…

А так — две тысячи конников, даже уже побольше… на бегущих — хватит! С лихвой.

И впереди бежал сам великий султан, который не так давно прислал оскорбительное письмо о сдаче.

Охраняемый верными янычарами и с одной только мыслью — не удавят ли его теперь?

Уже переправившись через Днестр, он остановился подсчитать потери — и оказалось, что в его войске осталось двадцать тысяч воинов. Конечно, еще оставались татары, и было их много, но… разве с ними навоюешь? Селим Гирей к тому же так еще сокрушался о своих людях, которые остались на польских землях и которых теперь уничтожат… он-то явно не собирался продолжать никакого похода. Ноги бы унести!

На поле боя поляки собрали больше трех сотен пушек, более десяти тысяч ружей, а прочие трофеи никто так и не сосчитал, хотя подозрительным было то, что в некоторых деревнях появилось большое количество лошадей и ослов. Да и мяса было многовато…

Верблюдов не едят?

Еще как едят! С голодухи-то!

Жители близлежащих деревень были счастливы.

Счастлив был и Ян Собесский. Он — победил.

Счастлив был царевич Алексей, который тут же отправил письмецо сестрице Марфе. И при дворе начал расходиться слушок, что Собесский-де героически сидел в осаде, пока его не вызволили русские войска. А еще — что Собесский не нашел ничего лучше, как взорвать два замка.

И вообще — хорош полководец, у которого жена, ну… это самое… вы же знаете, что французский король у нас берет исключительно натурой, хе-хе, с прекрасных дам…

Счастлив был Ванечка.

Пока Алексей писал письма, он сидел на подсчете трофеев — и между прочим, первым добрался до султанского шатра, безжалостно сгребая в свои цепкие руки все драгоценное.

Ну и конечно, все письма.

А то ж!

Так что деньги, которые Алексей выплатил татарам, окупились как бы не втрое. С одной одежды султана содрали столько драгоценностей, что можно было горстями мерить.

Еще в виде бонуса Ванечке достались три любимые наложницы султана — и парень, злобно ухмыляясь, отправил их в крепость, в покои Собесского.

Уж что там произошло — история умалчивает. Но достоверно известно, что с воплями «насилуют!!!» никто из покоев не вылетал.

А то ж!

Тем более Ванечка впрямую сказал девушкам, что себе их этот полководец вряд ли оставит, но вот ежели они все сделают, как он попросит — он лично их судьбы устроит.

Наложницы — все как на подбор, молодые и красивые, не старше семнадцати лет — подумали и радостно согласились. Султан-то сбежал, надо судьбу устраивать…

Ванечка же подумал, что Софья будет ему очень благодарна за еще троих наставниц для ее девочек. Ну и за книги. И за дипломатическую переписку…

Драгоценности?

Смеетесь вы, что ли? Везти такую ерунду такой девушке!

Девушка была в этот момент то ли раздосадована, то ли зла, то ли…

На столе перед ней лежал стих, выполненный, ради разнообразия, в классической европейской манере, где некая очаровательная мудрая дева сравнивалась стройностью стана с кипарисом, очарованием — с Афродитой, обаянием с Дианой-охотницей…

Когда Софье передала это служанка — девушка слегка удивилась.

Потом, прочитав, пожала плечами. Это — ей?

Лучше б чего интересного принесли. Вот, последнюю комедию Мольера, например. Восхитительное чтиво… кстати, пока драматурга не начали травить, но ежели что — надо намекнуть. Пусть приезжает творить шедевры на Русь. Тут хоть и медведи, да не идиоты… И профессии критика тут пока нет… тоже пометить. Надо сделать так, чтобы критиком имел право быть тот человек, чьи произведения пользуются успехом. А то как в анекдоте.

Петь умеешь? Танцевать? Играть на пианино? Везде нет? В критики пойдешь!

Интереснее было, кто автор сего спича.

Но и эту загадку Софья разгадала достаточно быстро.

Поскольку на следующий день появился второй стих.

Там царевну сравнивали уже с музой, вдохновляющей автора на творчество. Ну и согласно товарищу Яшке-артиллеристу. Ваши трехдюймовые глазки, прицел пятнадцать, батарея сто двадцать, бац-бац — и мимо!

Софья фыркнула и отдала второй свиток девочкам. Пусть отскребут и пользуются, а чего пергаментом разбрасываться, чай — не дешевка…

А кто?

А товарищ Голицын. Софья только головой покачала. У нее и так при виде Василия Голицына постоянно появлялось желание засвистеть: «Не падайте духом, поручик Голицын…» А он еще и стихами вздумал разбрасываться…

И что с ним делать?

Был вариант — настучать отцу. Тогда Васечку сразу за ушко да на солнышко.

Был второй вариант — настучать казакам. Тогда отцу даже вывешивать нечего будет. Личная казачья охрана молодого царевича к поползновениям в сторону его сестры относилась чрезвычайно негативно. А уж когда стало известно, что Стенька Разин в сторону царевны Татьяны поглядывает, да и та, не так чтобы очень против…

В каком-то смысле царская семья — та ее часть, в которой главным был Алексей Алексеевич, — стала для казачьей охраны… родными? Своими?

Пожалуй, второе вернее.

Одним словом — Василия Голицына ждало неоднократное падение на казачьи кулаки.

Софья, как обычно, выбрала третий вариант. А что?

Неглуп, науки превзошел, опять же, коли от лишних соблазнов избавить — девочкам будет на ком навыки отрабатывать. Да и поведение в европах преподавать своим людям надобно. А то вдруг да засыплются? В планах Софьи уже был личный шпионский корпус, а для таких дел европейские нравы знать надобно. А то начнет так дама на разведчике блох искать, да не найдет. Ну точно — не европеец! Или вдруг он помыться вздумает! Или отдельный сортир устроит, вместо того чтобы содержимое ночного горшка на улицы выливать!

Мало ли на чем засыпаться можно! Тут тонкостей много!

И на третий день, осторожно кладя на порог девичьей светелки перевязанный розовой лентой свиток, Василий вдруг ощутил между лопатками неприятный холодок.