Мюриель Барбери - Жизнь эльфов

Там был Жюло, родившийся Жюлем Леко вскоре после первой великой войны и задолго до второй, по молодости не попавший под призыв и бывший старостой этого чудесного, затерянного в горах селения. Он был главным дорожным обходчиком, и все соглашались, что вряд ли найдется староста лучше его, по той причине, которую все считали основательней, чем первые дни творения, – что он лучше всех забивал сваи на шесть кантонов вокруг. А поскольку дело это требует упорства, сноровки, оптимизма и святого терпения, то, несомненно, является отличной подготовкой к посту старосты, ведь именно эти качества помогают человеку управлять краем. К ним добавлялось глубокое знание каждого закоулка. А если добавить любовь к молодому вину и к кабанине сразу после поста, то в итоге получался отличный староста.

Был там Рири Фор, третий брат Андре, лесничий. Он охранял лес и породнился с каждым деревом и с каждой тварью, рогатой, мохнатой или пернатой. Все любили его, потому что он распределял вырубки с пониманием и в вопросе браконьерских потрав придерживался разумного баланса попустительства и закона, который в этом краю, не любившем ни строгости, ни наглости, почитался превыше Божьих заповедей. И потому под его присмотром люди браконьерствовали помаленьку, не ставя под угрозу богатство и красоту лесов. Он знал, что зайцы, тайком умыкнутые у государства, натворили бы больше вреда набегами на ячмень и пшеницу, и закрывал глаза на мелкие прегрешения, дабы не совершалось крупных.

Был там Жорж Эшар, отзывавшийся на кличку Шашар, если удавалось застать его в мастерской. Там было темнее, чем у коровы в заду, и пахло кожей, салом и дегтем, которыми он пропитывал хомуты и седла. Сам он жил над мастерской, но домой поднимался редко, а наоборот, едва закончив дело, пулей вылетал из тесного помещения и мчался в лес охотиться, пока не грянет конец света. Женой он так и не обзавелся – слишком боялся, что та заставит отклоняться от прямой, соединявшей верстак шорника со следом драгоценной дичи. Но он был замечательным товарищем – на рассвете радостно втягивал ноздрями чудный светящийся воздух нарождающегося дня и смеялся, когда из-под носа у заспанных охотников взлетали стайки дроздов. Насвистывая, он несся к своим зарослям и ружье через плечо крепил так тесно, что мог спокойно держать руки в карманах. Марии очень нравилось такое сочетание беспечности и стремительности, и она всегда смотрела на него с улыбкой.

Был там Риполь, по документам Поль-Анри. Он держал в соседнем селении кузницу, но родился здесь и в решающие часы всегда возвращался в родную деревню. Он был женат на красивейшей женщине Бургундии, которую провожали взглядом почтительно, как одно из прекрасных творений матушки-природы, но без лишнего вожделения, поскольку кухарка из нее была никакая. И хотя любовь и не исчерпывается умением готовить, оно, однако же, входит в нее такой заметной частью, особенно в сердца мужчин межгорья, что те без труда смирялись с отсутствием в своей жизни голубоглазой красавицы, когда их собственные жены ставили на стол – и не как-нибудь, а с доброй улыбкой – тушеную говядину с морковкой, таявшую быстрее, чем мартовский снег.

И был там, наконец, тот самый Леон Сора, которого всегда так и звали: Леон Сора, потому что в округе было столько Леонов, что приходилось как-то отличать от прочих. Он владел самой крупной фермой в кантоне, и работал там с двумя сыновьями, одного из которых тоже назвали Леоном – из того особого упрямства, которое сильно способствует выживанию в суровых местах, а другого – Гастоном-Валери, в похвальном стремлении компенсировать краткость имен отца и первенца. Оба парня, молодые и красивые, обихаживали ферму под строгим надзором своего гневливого папаши и были невероятно добродушны и крепки как скала. Все с восхищением смотрели на двух молодцов и их бригадира, чья гранитная суровость временами не выдерживала и обрушивалась под натиском веселья сыновей. И тогда в конце дня, когда все они шли к ферме, где мать и жены накрывали столы на двенадцать изголодавшихся работников, на суровом лице патриарха можно было с удивлением заметить смутную улыбку.

Да, вот кто были те девять парней, что сразу присоединились к Андре во время совета на кладбище, – жизнь выковала их, раскалив и отбив, как железо, между молотом и наковальней, со всем уважением, какое испытывает кузнец к материалу. А затем отобрала заготовку, отлила ее в благородную форму и дала остыть. Поскольку в дальнейшем парни имели дело только с косулями и оврагами, то их железо не ржавело, а сохранялось – тем, что религия запрещала им называть, а именно простой и мощной магией природного мира, которая усилилась с прибытием девочки, удесятерявшей все ее виды. Так что в минуты, когда каждый из них спешил занять боевой пост, у всех в уме звучали слова, возникшие сами собой из глубоких волн, идущих от Андре и усиливаемых Марией; они раздавались теперь в каждой голове, готовившейся к борьбе, и звучали в ней заклинанием: «К земле, к земле – иначе смерть!»

Так вся округа вышла из укрытий. Мужчины пытались найти углы, где можно было хоть как-то спрятаться от ветра и от первого удара, и каждый старался не смотреть на темную стену, дрожа от ни с чем не сравнимой стужи. Однако все подчинялись приказу с чувством, которое согревало их в тот страшный день апокалипсиса и, как трепетный огонек, теплилось в той части человеческого организма, которую называют сердцевиной, или душой. На самом деле имя не важно, когда есть суть, глубинное понимание того, что именно связь, сплотившая воедино мужчин и женщин этих земель, и придает всей окрестной местности невидимые порядок и силу. Люди чувствовали, что с ними мудрость вещей, которые живут и существуют так, как они должны жить и существовать, и знали, что их ведут командиры, способные принимать решения с учетом трудов, а не химер.

Они не знали – по крайней мере, не знали тем знанием, что может воплотиться в слова, – что их уверенность идет от Андре, прожившего пятьдесят два года с этой упоительной мыслью и умножавшего в каждом из них звучание напева земли. Но, даже не зная этого, люди чувствовали силы, черпая их из живительной близости тучных пастбищ и пашен.

Староста и Жанно остались на ферме, откуда готовились рассылать вестовых – местную молодежь, умевшую бегать быстрее зайцев, чтобы держать других командиров в курсе. Марсело, Рири, Риполь и Леон Сора явились в церковь и объединили свои усилия с кюре, который совсем недавно влился в их ряды, но объяснения ему нужны были как рыбе зонтик. Наконец, сам Андре в сопровождении Марии, Шашара и двух сыновей Леона Сора направился к лесу. Вот где сосредоточилось биение судьбы: в этих мужчинах и этой девочке, которые спешат наверх к опушке, покрытой панцирем льда, и замечают, как лес вокруг застыл в тишине отчаяния и, кажется, сам превратился в отчаяние. Но они продолжают идти и вскоре достигают цели.