Вадим Панов - Сокровища чистого разума

Сейчас…

Потому что бортовой алхимик «Пытливого амуша» прекрасно представлял внутреннее строение крейсера, и, пока Каронимо поливал свинцом огневые точки и капитанский мостик, Олли посылал в чрево цеппеля алхимические бомбы. Одну за другой. Одну за другой. Бронебойная, на нитроболе, легко пронзающая обшивку и взрывающаяся глубоко внутри, затем зажигательная, смесь которой гарантировала такую температуру, что даже ильский сплав становился мягким, ещё четыре зажигательные следом, чтобы команде было чем заняться, а потом, сразу, ещё четыре бронебойные бомбы почти в одну точку, туда, где, по прикидке Мерсы, размещалось машинное отделение.

И пули из «Гаттаса». Каронимо подавил два следующих пулемётных расчета и поддержал алхимика огнём.

И снова бомбы – теперь Олли закладывал их в трубу, практически не глядя, перестав выбирать предназначение. Одну за другой, одну за другой… Пузо у любого цеппеля – слабое место, и друзья не терялись, вспарывали его всем, что подворачивалось под руку. Бронебойная, зажигательная, пули, бронебойная, фугасная, пули, бронебойная, пули, пули…

И лишь мощнейший взрыв внутри импакто заставил учёных прекратить огонь.

– Демоны Свиглы… – прошептал ошарашенный Фарипитетчик. – Да как такое возможно?

– Как видишь – возможно, – отрывисто произнесла Сада. – Современные средства…

– Они сбили крейсер! – заорал Якта.

– Да…

– Сада, ты не понимаешь! Они сбили крейсер! – Капитан «Доброты» долго крепился, позволяя проявлять эмоции Саде, долго казался на её фоне образцом спокойствия и здравомыслия, но увиденное не оставило от капитанского хладнокровия камня на камне.

А вот Нульчик, в отличие от Фарипитетчика, успокоилась. Причём не просто успокоилась – женщина впала в прекрасное расположение духа, поскольку убедилась, что Гатов жив, здоров, по-прежнему изобретателен, а главное – совсем рядом. Эти четыре факта не просто устраивали Саду, но раскрашивали для неё мир в яркие праздничные цвета.

– Они сбили вооружённый до зубов крейсер!

– Будешь рассказывать об этом внукам.

– Если доживу.

– А что тебе остаётся?

– Проклятье! – Якта снова вернулся к окну, но не удержался – стукнул по толстому стеклу кулаком. – Проклятье!

Страшное величие зрелища превзошло всё, что им доводилось видеть до сих пор.

Но сначала пришлось понервничать. Во всяком случае – Саде.

Поговорив с Филом, Нульчик приказала сменить курс, взять левее, туда, где «Горький» догонял бронетяг, сблизиться на лигу и выровнять скорость. И прилипла окулярами бинокля к лобовому стеклу, надолго превратившись в неподвижную статую. И нервно вздрагивала всякий раз, когда снаряды взрывались у бронированной машины, едва слышно бормоча последние слова в адрес «уродов-лекрийцев».

Когда «Горький» снизился, очевидно намереваясь расстрелять бронетяг из пулемётов и автоматических пушек, и на некоторое время скрыл беглецов от взгляда Нульчик, напряжение достигло кульминации. На Саду больно было смотреть: бледное, без единой кровинки лицо, лихорадочно блестящие глаза и сухие губы, шепчущие то ли проклятия, то ли молитвы – она казалась призраком самой себя. Якта даже испугался, что медикус не доживёт до окончания боя, став жертвой апоплексического удара, распорядился доставить успокоительное, но затем…

Затем «Горький» запнулся.

Фарипитетчик проскрипел: «Импакто теряет скорость…», решил, что коллеге с крейсера удался неожиданный маневр торможения, ведь тогда никто и представить не мог, что последует дальше.

Импакто запнулся, пошёл медленнее, и его огромный корпус стала сотрясать всё более и более заметная дрожь.

«Это?..»

«Их обстреливают, – подтвердил капитан «Доброты», удивлённо приподнимая бровь. – «Горький» явно трясёт от взрывов, но ведь радисты докладывали на флагман, что бронетяг не оснащён пушкой?»

«Крейсер атакуют!»

«И очень жёстко», – подтвердил Якта.

И тогда на лице главного медикуса впервые появилась неуверенная улыбка. «Горький» трясся всё сильнее и сильнее, и Сада поняла, что Гатов припас не только быстрые ноги, но и крепкие зубы, которые грызли сейчас здоровенную тушу крейсера.

«Ты сможешь, – прошептала Нульчик. Неожиданно и для Фарипитетчика, и для самой себя. – Пожалуйста, убей их…»

А ещё через секунду особенно мощный взрыв заставил импакто подпрыгнуть, и умоляющее «Пожалуйста…» оказалось прелюдией к неожиданной развязке.

Бешеная вспышка родилась в чреве «Горького» и вырвалась через обшивку, на мгновение ослепив и заставив отшатнуться наблюдателей. Чуть позже подоспел звук, грохот чудовищного взрыва докатился до мостика «Доброты», заставил вздрогнуть, обрамив картину смерти.

Ещё две или три вспышки поменьше, справа и слева от первой…

Разрывающаяся обшивка…

Рвущиеся балки «рёбер»…

Наверное, крики…

Огонь…

– Взорвался снарядный погреб, – бормочет Фарипитетчик.

Но это ясно всем.

Неведомым образом команде бронетяга удалось устроить на борту импакто пожар и добраться до боеприпасов. Они-то и дали самый сильный взрыв, а уж следом шарахнул перегруженный кузель – Сада увидела, как за обшивку вырвались клубы раскалённого пара. Но самое ужасное было припасено напоследок: ударная волна разметала ёмкость с королевским уксусом, в котором плавился Философский Кристалл – сердце кузеля, – и во все стороны брызнул самый мощный и самый ядовитый растворитель Герметикона, сильнее которого был лишь легендарный алкагест. Уксус пробивает переборки, обшивку, людей – всё, что встречает на пути. Пробивает и травит, поскольку тот, кто вдохнёт пары королевской дряни, выхаркивает лёгкие за несколько минут. Впрочем…

Нет у них этих минут, так что можно вдыхать смело – всё равно смерть.

«Горький» горит и медленно, нереально медленно идёт к земле. Носом утыкается в высокую чёрную скалу, по инерции продолжает движение, и камень режет обшивку. Позади снова взрывы, снова огонь, сила тащит корабль вперёд, сила тяжести – вниз, повреждённые баллоны больше не зовут в небо, всё запутывается, смещается, ломается, и «Горький» начинает заваливаться набок. Валится… Как показалось Саде, со вздохом, подобно умирающему левиафану, валится на твёрдую Камнегрядку, на её сухую землю и безжизненные валуны. Протыкает бока другими скалами.

Валится и горит.

И продолжает рваться последними боеприпасами.

А метрах в ста впереди виднеется пылевое облако: бронетяг едет дальше, закладывая по твёрдой земле Камнегрядки широкий вираж.

– Ну что же, – произносит Нульчик, опуская бинокль. Голос срывается, поэтому женщина откашливается и повторяет: – Ну что же, теперь, во всяком случае, мы абсолютно точно знаем, где находится Гатов.