Вадим Панов - Кардонийская петля

Помпилио хотел ответить, но прошелестело: «Невеста!», и взоры устремились к распахнувшимся вратам: на пороге собора остановилась Кира, которую поддерживал под руку верзийский дар Дерек. Верзиец, как и положено, в праздничном золотом месваре, а Кира – в кисле. В традиционном адигенском платье невесты. В архаичном, по современным меркам, весьма строгом, но изысканном в своём совершенстве платье.

– Она сама решила выйти в кисле, – едва слышно произнёс Антонио.

– Она умна и… – Помпилио вздохнул. – Она прекрасна… Ты не ошибся.

Старший Кахлес кивнул, потёр нос и улыбнулся так, словно припомнил нечто интересное.

– Хотел поговорить с вами наедине, Винчер, – произнёс Антонио, пожимая консулу руку.

– Обсудить, когда Ушер заплатит за помощь?

– Зачем вы так? – вздохнул дар с притворной печалью в голосе. – О деловых мелочах переговорим после, в присутствии всех заинтересованных сторон, а сейчас я хочу поздравить вас со счастливым окончанием военных действий и преподнести небольшой подарок. – Лингиец кивнул на полированную шкатулку, которую водрузил на стол его помощник. – Откройте, прошу.

Неожиданный визит, сопровождавшийся просьбой говорить наедине, насторожил Дагомаро. Он решил, что хитрый Кахлес собрался требовать для Линги особых преференций за помощь в создании Миротворческого корпуса, приготовился к жёсткому деловому разговору и потому не поверил небрежному: «после».

– То есть не о цене?

– Прошу вас, откройте шкатулку.

Консул протянул руку, но на мгновение замер. Остановился. Словно почувствовал, что открывать подарок не следует. Бросил быстрый взгляд на безмятежного Кахлеса – проклятый лингиец без спроса уселся в кресло – и всё-таки откинул крышку.

И не сдержался:

– Бамбада?

«Что за чушь?»

Впрочем, адигены с огромным уважением относились к Высокому искусству, даже те из них, которые не были бамбальеро, и с этой точки зрения подарок оказался вполне традиционным.

– Вы наверняка знаете, Винчер, что двух одинаковых бамбад не бывает, – произнёс Антонио, позволив консулу прийти в себя. – Каждая уникальна.

– Я слышал об этом.

– И каждая – совершенна.

– По мнению бамбальеро.

– Но эта бамбада, поверьте, особенна не только тем, что её создал великий мастер по моей личной просьбе. – Лингиец говорил медленно, тягуче, но не расслабленность слышал Дагомаро в голосе дара, а ленивое урчание льва. Лев ещё кажется плюшевым, но спрятанные когти уже готовы к удару. – У этой бамбады есть предназначение.

– Что вы говорите? – Винчер сумел улыбнуться.

– И ещё у бамбады есть забавное имя: «Не должен». – Дар Антонио протянул руку и провёл пальцем по богато украшенному стволу оружия. Взгляд лингийца стал задумчивым. – Больше десяти лет эта бамбада повсюду сопровождала меня. Она стояла на полке в моём кабинете, в моей каюте во время путешествий, всё время оставалась на виду. Я привык к ней, но рад, что мы расстаёмся. Я дарю её вам, Винчер, и этот подарок означает, что я больше не должен моему брату.

– Боюсь, я не совсем понимаю, – пробормотал сбитый с толку консул.

– Завтра утром состоится ваше выступление перед сенаторами, представителями общества и журналистами со всего Герметикона, – продолжил дар Кахлес. – Это будет ваш триумф, Винчер. Вы объявите об окончании войны, о том, что скоро начнутся переговоры, и о том, что Унигарт останется ушерским. Вы объявите о своей победе, Винчер. Поздравляю.

– Благодарю. – Дагомаро поклонился. С огромным достоинством, как победитель.

Он чувствовал угрозу, догадывался, что лингиец приготовил нечто неприятное, но при упоминании победы среагировал так, словно Кахлес весь разговор рассыпался в любезностях.

– Вы примете положенные почести, а потом вас убьют, – сухо закончил Антонио.

– Что?!

– Сначала я предполагал, что вы покончите с собой, однако пришёл к выводу, что самоубийство может быть неверно истолковано, оставит много вопросов и в конце концов породит у вашей дочери ненужные сомнения. А я хочу, чтобы она была счастлива.

«Меня убьют? Кира должна быть счастлива? Чего он хочет?»

Мысли путались. Бамбада на столе. Тягучий голос. Всё кажется сном, однако глаза проклятого лингийца не лгут. Или лгут? Что думать?

– Вы смеётесь? – тихо спросил Дагомаро, опускаясь в кресло.

На лбу выступил пот, и он стёр его ладонью. Резким, нервным жестом.

– Счастьем людей, за которых я отвечаю, не шутят, – серьёзно произнёс Антонио. И объяснил: – Помпилио собирается жениться на Кире и не изменит своего решения, я уточнял. Получается, ваша дочь уже Кахлес, и я, как глава рода, несу ответственность за её будущее. Однако положение накладывает на меня обязательство разобраться с прошлым… Вы следите за моей мыслью, Винчер?

– Стараюсь.

– Вы сделали моего брата несчастным, а значит, не можете остаться в живых, – по-прежнему тягуче продолжил Кахлес. – Поразмыслив, я пришёл к выводу, что вы должны погибнуть от руки приотского фанатика, одинокого мстителя, всей душой ненавидящего лично вас за смерть родных и близких. Кандидатура уже утверждена. Это юный приотец с волосами соломенного цвета и зелёными глазами. Мои люди позаботились о том, чтобы у него был револьвер. – Пауза. – Вы встретитесь завтра, сразу после выступления.

Антонио умолк, и Дагомаро окончательно понял, что лингиец не смеётся. Не шутит. Не угрожает. Лингиец говорит о будущем так, словно оно уже свершилось. И эта уверенность оказалась страшнее слов.

Что делать? Кричать? Угрожать? Застрелить проклятого дара из его же бамбады? Бессмысленно. Крики и угрозы приведут к потере лица. Справиться же с адигеном вряд ли получится: Антонио моложе и крепок на вид, а звать охрану глупо – в приёмной, как заметил Винчер, встречая дара у дверей кабинета, болталось не меньше десятка головорезов из свиты Антонио. Гектор Тиурмачин, который тоже скоро умрёт, говорил о них так: «Половина из них бамбальеро, а с остальными лучше не связываться».

«Он меня прижал!»

Не то чтобы Дагомаро боялся смерти, но он успел привыкнуть к мысли, что сумел избежать расплаты, растерялся, и потому его следующий вопрос прозвучал жалко:

– Получается, жертва Киры была напрасной? Вы её обманули.

– Кира и Помпилио не знают и никогда не узнают о нашем разговоре, Винчер, – пообещал Антонио. – Ваша дочь хотела спасти вас, мой брат стал заложником долга: он знает, что вы значите для Кардонии, и отказался от мести. Я восхищаюсь жертвой Киры и потрясён поведением брата, но я – не он, и я ему должен. Помпилио взял на себя мою кровь, я возьму его, так будет честно. – Дар чуть подался вперёд. – Завтра вас убьют, Винчер, я так решил.

– А как же Кардония?