Фред Саберхаген - Нить Ариадны

Когда первый взрыв горя миновал, вниманием царевен завладел дядя. Сочувствующим голосом он рассказал о предателе-Дионисе и предложил девушкам вернуться в свои комнаты.

Придя в себя, Федра осмелилась взглянуть дяде в глаза и тихо, но твердо, произнести:

– Многие скажут, что по смерти отца я должна стать царицей.

Новый правитель ответил ей мягко и терпеливо:

– Милая племянница, ты слишком расстроена. Твой дорогой отец с последним вздохом настоял, чтобы я занял трон. Все присутствующие свидетели могут это подтвердить. Правда?

Все, естественно, подтвердили. Наконец плачущие царевны позволили верным слугам увести себя. На том дело и закончилось. Алекса вскоре сменили, и ему пришлось еще раз подтверждать официальную версию для соседей по казарме, которым старший офицер уже зачитывал царский указ.

По приказу нового царя тело прежнего перенесли в другую комнату. Нынешний Минос огласил свои планы на будущее. Да настолько четко сформулированные, что было ясно – составлялись они сильно загодя. Перс приказал готовить место на дворцовой площади для того, чтобы выставить тело несчастной жертвы Диониса на общее обозрение.

Затем новый царь обратился к оставшимся соратникам:

– Оставьте нас. Мы с владыкой Шивой должны кое-что обсудить.

Персу пришлось повторять приказ дважды, потому что Мясник не понял, что это касается и его. Гигант резко отсалютовал и убрался.

Наконец в огромном зале остались только двое.

– Кое-что обсудить… – начал бывший принц Перс. Запнулся, откашлялся и начал заново: – Владыка Шива, нам следует кое-что обсудить и прояснить. Чтобы впоследствии не возникало недоразумений.

Зал был освещен – перед уходом слуги принесли и установили новые факелы и заново разожгли огонь в каминах. Синевато-серая фигура, неподвижно стоящая за троном, казалась последним язычком пламени в груде мертвого пепла. Черты лица острые и тонкие, почти карикатурные. Тело – под стать лицу, как скелет, обтянутый кожей. Третье Око спало, прикрыв веки, и напоминало сейчас скорее шишку на лбу. В ярком свете ожерелье из черепов выглядело не больше чем искусным украшением. Но фигура бога не казалась призрачной или потусторонней – обычное, человеческое тело.

Оба нормальных глаза Шивы были широко открыты.

– Недоразумений нам не нужно, – промолвил бог со стальными нотками в голосе. – На колени, когда обращаешься ко мне.

Он вытянул руку, указуя костлявым пальцем в пол. На мгновение Перс растерялся от удивления.

– Но я царь!

– Царем тебя сделал я, – не дрогнув, заметил Шива. – Так же легко могу сделать кого-нибудь еще. Я бог, и ты падешь на колени. Или познаешь на собственной шкуре гнев бога.

Шива веско помолчал.

– Не волнуйся, наше соглашение остается в силе. Потом можешь вернуться на свой трон. Я не собираюсь долго забавляться игрушками.

Беззвучно выругавшись, новоявленный Минос огляделся, чтобы убедиться, что остался с богом наедине. Потом поднялся и сделал два неуверенных шага навстречу Шиве. И опустился на одно колено.

Почти никто из прислуги раньше не видел в глаза живого бога. Войдя же в главный зал дворца, перешептываясь и сплетничая, пораженная челядь обнаружила ужасного Шиву, стоящего позади трона.

В поисках проигравшего божества наскоро обшарили дворец, но Дионис будто сквозь землю провалился. Никто и не подумал искать какие-нибудь тайные проходы. Боги, даже поверженные, всегда находят в себе силы, чтобы скрыться без следа, когда только пожелают.

А темный бог уже затребовал жертвоприношений в свою честь, и не совсем обычных.

Перс, принявший имя Миноса, объявил солдатам:

– Мы должны найти виновных в смерти моего брата и покарать их!

А ветер все выводил печальную песнь меж труб и парапетов. Первые лучи восходящего солнца медлили и не спешили появляться.

– Астерион?

Я сразу не отозвался, а замер на месте, приглядываясь через листья. Весеннее солнце било сквозь густую зелень перепутанных между собою лоз, а там, куда оно не проникало, под яркими восковыми листьями таились прохладные тенистые аллеи и пещерки. Весь гигантский Лабиринт состоял из поросших зеленью сводчатых коридоров и бесконечных запутанных тоннелей. Где-то неподалеку, то ли на ближайшей открытой площадке, то ли на следующей, журчал невидимый фонтан – один из множества фонтанов Лабиринта. В дни моей юности далекий или близкий звук падающей воды практически никогда не прерывался. Изогнутые стены и тоннели, сложенные в большинстве своем из тяжелых камней, часто меняли направление звука.

– Астерион, где ты?

Конечно, этот юный и чистый голос принадлежал Ариадне, младшей из моих сестер. Вообще-то, я был моложе их обеих. (Федра, старшая из нашего родственного трио, по крови приходилась мне лишь сводной сестрой… Но об этом позже.)

Я не отозвался даже на второй призыв Ариадны. Сперва мне следовало убедиться, что она пришла одна.

Чтобы разыскать меня, ей пришлось отойти на полмили от дворца, который возвышался на самом краю огромного Лабиринта. Большинство посетителей теряют малейшее представление о своем местонахождении уже через пять минут пребывания здесь, но за Ариадну я не боялся. Она часто прибегала ко мне в гости еще с тех пор, как мы были детьми. Я не видел ее уже больше недели, так долго она еще не задерживалась.

Но я вовсе не удивился ее приходу сегодня. Нынче ночью мне снился сон, что мы встретились на этой самой площадке, а мои сны редко меня подводят.

Когда Ариадна позвала меня по имени в третий раз и я не обнаружил рядом с ней никакого спутника – ни явного, ни тайного, – я вынырнул из тенистой пещерки и затрусил через залитую солнцем площадку на своих почти человеческих ногах. Сестра стояла на противоположной стороне дворика и приветливо смотрела на меня. Ростом я точно семи футов [1]. Ну а если считать и рога, закрученные по обе стороны моей нелюдской головы, то чуть побольше. Рога у меня симметричные и изящные, они выступают над макушкой примерно на дюйм. (Уши тоже могут подниматься высоко, но они такие подвижные, что я их в расчет не беру.)

Мне – семнадцать, Ариадне – на два года больше, и по самым строгим человеческим стандартам она настоящая красавица. Ее русые волосы крупными кольцами вьются по обе стороны нежного личика в форме сердечка. Сегодня она была одета как обычно – в хлопковую тунику и золоченые сандалии. Не в ее обычае обвешиваться драгоценностями, так что из украшений на ней был только медальон, подаренный Дедалом. (Миносу и Федре он преподнес другие, соответствующие дары… А я свой получил через месяц, когда мастер познакомился и со мной.) Серебряно-золотой диск Ариадны был спрятан под туникой, но я ясно видел серебряную цепочку, охватившую ее шею. На Корике женщины из высшего класса выставляют напоказ грудь только в официальной обстановке и соответствующем одеянии.