Юрий Никитин - Зачеловек

Прислушавшись, Мрак поморщился:

— Постиндустриальное общество, посткапиталистическое, научное, телематическое… Мне, правда, больше всего нравится определение Бартнета:. Но и постисторическое тоже неплохо, как и вообще пост-цивилизационное, как предложил именовать Боудинг. Это даже лучше, чем постпротестантское или постэкономическое, но хуже, чем зачеловеческое, которое придумал ты…

Олег сказал язвительно:

— Хвалишься, что все запомнил?

— Нет, вспоминаю прошлый век, когда какие только гордые эпитеты ему не вешали: атомный, век химии, век полимеров, век великих строек, век… в конце концов назвали веком компьютеров и веком Интернета, но тут век и кончился. Теперь уже никак не называют, разговор идет об обществе в целом.

Олег смолчал, обкатывая мысль, что переход к следующему веку уже начался в том, что промышленность переходит от массового производства к мелкосерийному. А это стало возможным только благодаря компьютерным технологиям. Индустриальная эпоха создала массового человека: сотни миллионов людей просыпаются в одно и то же время, завтракают одинаковым набором продуктов, разом покидают дома и устремляются в одинаковых автобусах и метро на работу. Отработав, возвращаются в одинаковые дома, где снова едят стандартный ужин, смотрят одни и те же телепрограммы, читают одни и те же газеты, а потом в один и тот же час с соседями выключают свет и ложатся в одинаковые кровати спать.

Постиндустриальное время характерно уже тем, что телепрограмм стало сотни, а через Интернет можно смотреть вообще тысячи, на службу зачастую можно не ходить вовсе, а результаты сбрасывать по емэйлу, в продуктах дикое разнообразие, такое же разнообразие во всех материалах, вообще во всем и везде.

Мир снова дробится на племена, что уж совсем дико для нормального человека, но это так. В то время как мир вроде бы идет к неизбежной глобализации — вежливый эвфемизм американизации, — маргинальные субкультуры вышли из подполья, выдвинулись на передний план, и как это ни дико, но все эти национальные, сексуальные, религиозные и прочие меньшинства в целом уже в большинстве! Человеку стало наплевать на принадлежность к "группе, скажем, Родине. Это понятие слишком велико и уже неподъемно для обленившегося и развращенного мозга, ему важно быть, принадлежать к малой группе, скажем, группе наркоманов, где он свой, здесь единомышленники, здесь черпает удовольствие.

Собственно, это и есть новые племена со своей особой культурой, зачастую идущей вразрез с общей культурой нации. Правда, вся нация уже представляет из себя вот такое сообщество культур, если их так можно назвать, ибо практически всегда эти племенные культуры маргинальны, гораздо ниже общей культуры нации. Это относится, конечно, только к Западу, на Востоке картина иная, но Восток настолько отстал от Запада, что его на исторической арене можно не рассматривать: как только нанотехнология создаст ассемблеры, исчезнет понятие не только Востока, но и Запада, хотя от западной культуры в обществе залюдей будет все же больше.

Интернет и новые технологии стирают границы между странами и народами, нет, между странами еще остались, но уже по большей части только на карте, вот Европа уже объединилась, все вроде бы сливаются в единую сверхнацию, но одновременно прочерчиваются новые границы уже внутри этого сверхгосударства. Виртуальное общение позволяет установить связь с единомышленниками по всему миру. Так, к примеру, сыроеды видят, сколько их, оказывается, много, сплачиваются в одно племя, даже если живут на разных континентах. У них уже есть своя культура, свои ценности, резко отличающиеся от ценностей окружающего народца, на который посматривают со сдержанным презрением, те ведь просто животные, не могут обуздать свои страсти, а вот мы — выше, мы — избранные.

То же самое с образующимся племенем баймеров, у которых формируется даже свой язык из понятного только им сленга, или, скажем, любители зеленого чая.

Насчет того, что мир будущего станет обезличенным, это вряд ли, все тенденции к тому, что все как раз наоборот. Стандартные продукты питания, одежда, автомашины, дома и прочее-прочее уже не находят покупателя, даже если очень хороши сами по себе, но не обращены к каким-то группам, не апеллируют к определенному культурному слою. К примеру, в Сент-Луисе взорвали квартал великолепнейших благоустроенных домов, их при сдаче в эксплуатацию еще отметили особой премией, как образец самых прогрессивных строительных идеалов, но… в этом квартале никто не захотел жить, слишком стерильно, слишком по науке, слишком все правильно.

Если сейчас все новейшие технологии не рассматриваются вне контекста культуры, то можно рассчитывать, что эта тенденция войдет в плоть и электронную кровь Е-человеков, а значит, человеческая цивилизация, именно человеческая, продлится уже на другой основе: электронной, протонной, нейтринной… ну, о нейтринной думать рано, кто знает, какой будет, ведь какие-нибудь ацтеки, глядя на нас, тоже могут считать, что идем по неверному пути, а между нами и нейтринниками разницы будет намного больше, чем между человеком и амебой.

Он зябко передернул плечами, сквозь его тело словно пронеслась вся холодная Вселенная, от распахнувшейся бездны захватило дух и закружилась голова.

— Видишь ли, Мрак… У нас с тобой всего лишь слабые сверхразумы…

Мрак перестал чесать разнежившихся щенков, крякнул, на столе возникла чаша с вином, поплыла ему в руку. Он отпил с полкубка, стараясь не тревожить засыпающих щенков, лишь тогда поинтересовался неспешно:

— Ты не заговариваешься?

— Нет!

— А как у тебя это состыкуется? С одной стороны — сверхразум, а с другой — слабый?

Олег сказал, морщась:

— А потому, что еще есть и сильный сверхразум! Слабый, это вот если работу мозга взять да ускорить в тысячи или миллионы раз. Это значит, что на решение любой задачи времени оказывается в миллионы раз больше. Ну, вот как у нас с тобой. И вообще можно успеть помыслить о том о сем, помечтать, а потом еще и задачку решить…

Мрак спросил, набычившись:

— И это считаешь слабым?

— А ты не считаешь? Мозг шимпанзе, если заставить работать в миллионы раз быстрее, все равно не станет человеческим. И тензорные уравнения не решит!

Мрак в задумчивости посмотрел на кубок, превратил в тонкостенный фужер, затем в серебряную чашу работы Буаноджело, вздохнул и распылил в воздухе.

— Как ты любишь говорить гадости!

— Это не гадость, — буркнул Олег.

— А что?

— Это контур новой задачи. Или указатель на новую ступеньку.

Мрак смолчал, только зыркнул исподлобья. Когда Олег говорит вот так, словно рубит железо, это серьезно и, хуже того, уже первый шажок к тому, что начнется постепенное и мучительное всползание на эту самую новую ступеньку, которая окажется вовсе не ступенькой, а целым пролетом, а взбираться без всяких ступенек по отвесной стене, царапая и обдирая ногти и когти души, орошая кровью психики, теряя старые истины, что там наверху уже не истины, а иллюзии и всякие там предрассудки средневековья… да, с какой-то высоты и вот это все — средневековье. Даже окружающий мир с его технологической мощью — средневековье, а даже их неслыханные возможности — дикость, средневековье, пещерность…