Юрий Никитин - Трое в Долине

Он отдирал с пола присохшие каштаны, когда отворилась дверь, вошли женщины, веселые и смеющиеся. Молодые и красивые, пахнущие настолько здорово, что Таргитай сразу ощутил себя в весеннем лесу, когда цветут молодые яблоньки, у них запах особенно нежный и чистый. Их было четверо, одна сразу отправилась за своим жеребцом, красавцем гнедым с огненными глазами, а трое ждали, рассматривали Таргитая. Он застыл, стоя на коленях и глядя на них снизу вверх.

Одна засмеялась:

— Смотрите, он так и стоит с открытым ртом!

— Засмотрелся...

А другая подошла к Таргитаю вплотную, сказала громко:

— Надо осчастливить раба!

— За его глупые глаза и раскрытый рот?

— Именно за раскрытый...

Таргитай смотрел во все глаза, а она, поставив ногу ему на плечо, быстро задрала платье. Он ахнул, горячая струя, зловонная и мощная, совсем не девичья, ударила ему в лицо. Женщины хохотали, четвертая тем временем вывела коня, подруги оставили Таргитая, пошли хлопать жеребца по крупу, дергали за гриву, так и ушли, хозяйка жеребца уже сидела в седле, а Таргитай провожал их остановившимися глазами.

С головы текло, волосы слиплись, от них мерзко пахло. Волчовка собралась сосульками, смердела. Даже в сапогах чавкало и хлюпало. От портков смердело, как из гнилого болота.

Глотая слезы унижения и несправедливой обиды, он забрался в дальний угол, торопливо разделся и долго оттирал себя пучками душистого сена, оттирал одежду, а когда пришла ночь, прокрался к колодцу и так долго мылся ледяной водой, что весь покрылся пупырышками, Мрак бы не поверил, долго и старательно стирал и перестирывал, промыл несколько раз сапоги, как не делал и сам Мрак, а когда вернулся в конюшню, вычистил, набил в оба сапога на ночь пахучего сена, чтобы до утра вобрали вонь, а взамен пропитали лесными запахами.

Есть хотелось так мучительно, что не то, что заснуть, не мог веки смежить, перед глазами то вставал накрытый стол с яствами, то представлялся жирный гусь на вертеле, прямо над раскаленными углями.

Еще старый Боромир как-то говорил, что певец чем голоднее, тем лучше поет, а сытый и довольный — не только не певец, не воин, и даже не волхв, но даже и человек только наполовину, а наполовину вовсе свинья лесная.

Он чувствовал, что впервые жить не хочется вовсе. Еще одна из женщин пришла за конем, и хотя все было хорошо, конь в порядке и сыт, она просто ни за что отхлестала по щекам, а когда вскочила на коня, еще щелкнула по спине плетью.

Таргитай долго смотрел вслед, губы дрожали, а на глазах стояли злые слезы. Вернувшись, выплакался, пожаловался коням, а потом тихонечко запел, остро жалея, что с ним нет его дудки.

Песня шла плохо, без дудки совсем не то, но все же душу как-то освободил, стало чуть легче. В дальней стене скрипнуло, обозначился квадрат темного неба с яркими звездами. На пороге стоял, залитый светящимся ядом лунного света, человек.

Таргитай поперхнулся, вскрикнул тихонько, еще не веря глазам:

— Олег!.. Олег?

Человек сделал ему знак подойти, Таргитай побежал, сшибая углы конских ясель. Разбуженные кони недовольно фыркали, всхрапывали, лягались спросонья, крепкое дерево глухо стонало под крепкими копытами.

В лунном свете Олег выглядел исхудавшим, изможденным. Когда Таргитай подбежал вплотную, он со страхом и жалостью понял, что Олег в самом деле настолько худ, что просто дивно, как сумел истощиться всего за три дня. Разве что не жрет, а носится под облаками с утра до вечера, а потом с вечера до утра.

— Олег, — проговорил Таргитай со страхом. — Ты у нас умный, скажи мне правду.

Глаза Олега запали, как у Мрака, скулы заострились, едва не дырявя сухую кожу. Призрачный свет падал сверху, надбровные дуги блестели, а глазные впадины казались бездонными пещерами.

— Какую?

Даже голос у него был сиплый, осевший, словно уже разучился говорить, а только каркал или скрежетал клювом.

— Что стряслось, Олег? Мне страшно.

Лицо Олега было неподвижное, он с нетерпением оглянулся, поднял голову и коротко взглянул в звездное небо. Таргитай видел, что волхв едва удерживается, чтобы не обратиться в птицу и снова не взмыть в темное небо, носиться там, заметая звезды...

— Ты должен быть счастлив, — сказал он твердо.

— Почему?

— Мрак счастлив, я тоже счастлив. А тебе для счастья всегда надо было меньше, чем нам.

Таргитай уронил голову, прошептал потерянно:

— Но я почему-то не счастлив. Даже очень несчастлив.

— Дурак!

— Дурак, — согласился Таргитай послушно. В глазах защипало, он вытер рукой слезы. — Но я всегда был дураком! Но вы меня не бросали.

Олег снова нетерпеливо оглянулся:

— И сейчас не бросили. Мы все трое служим великой и мудрой царице Алконост.

— Мудрой? — вскрикнул Таргитай горестно. — Почему мудрой?

Олег зло оскалил зубы, на исхудавшем лице это выглядело страшно, а лунный свет высветил клыки, сделав их похожими на волчьи:

— Не просто мудрой, а самой мудрой! Тебе, дураку, не понять. Но остерегись так говорить о ней.

Глаза его горели настоящим бешенством. Таргитай отшатнулся, показалось, что Олег вот-вот ударит.

— А мне что делать, Олег?

— Служить! — отрезал Олег люто.

— Зачем?

Огромный кулак мелькнул перед ним так быстро, что Таргитай сперва ощутил боль, затем горячее и соленое во рту, а лишь тогда сообразил, что это Олег ударил его зло и безжалостно.

— Запомни, — приказал Олег холодно. — Запомни! Второй раз повторять не буду. Просто убью. Запомни, что мы все трое живем лишь затем, чтобы служить Алконост. Это счастье — служить ей! Счастье — ловить каждое ее желание, угадывать даже и тут же бросаться выполнять. Понял?

Таргитай вытер кровь с разбитой губы, прошептал:

— Понятно.

— Ни черта ты не понял, — бросил Олег презрительно. — Ты просто запомни!

— Запомню, — пообещал Таргитай. — Я все запомню.

Олег повернулся спиной и пошел к выходу, уже начиная разбегаться для прыжка в воздух. На исхудавшей спине лопатки ходили, как лезвия широких топоров, едва не прорывая кожу. Он весь был перевит тугими жилами, под кожей не осталось уже и капли простого мяса.

Внезапно Олег остановился, круто развернулся. Лицо его было в тени, но глаза блеснули красным, как у огромной летучей мыши:

— Таргитай!

— Я здесь, — крикнул Таргитай из конюшни.

Он высунулся, пальцы его бережно ощупывали разбитый рот, быстро напухающие губы.

— И еще одно, — предупредил Олег люто. — Если еще хоть раз заиграешь... или запоешь... я просто убью тебя.

— Олег!

— Убью, — повторил Олег с неожиданной яростью. — Просто убью. Без предупреждений.

Он повернулся, пал на каменные плиты, Таргитай снова не увидел момент превращения, темно, но из бесформенной массы взметнулась та самая страшная птица с красным гребнем, теперь совсем темным.