Юрий Никитин - Святой Грааль

Зверь страшно взревел, но на дыбы не встал: молниеносно ухватил огромной пастью древко, мотнул головой, и Томас вскрикнул от боли — руки едва не выдернуло из суставов. Послышался хруст, в руках рыцаря остался обломок короче топорища.

Нелепость, мелькнуло у Томаса в голове. Сражаться и победить на стенах Иерусалима, взять штурмом башню Давида, выжить в десятках сражений... и погибнуть от лап лесного зверя?

Он бросил устрашенный взгляд в поисках калики, тот как раз в полуверсте от схватки догнал его испуганного коня, ухватил за повод. Надежный сэр калика слишком далеко!

— Беги! — крикнул он девушке. Та смотрела выпученными от ужаса глазами. — Беги, дура!.. Вон к тому, что с двумя конями!

Медведь внезапно поднялся на задние лапы, теперь у его врага не было блестящего жала. Томас напряг плечи, развел руки в стороны. Страшная тяжесть обрушилась как упавшая гора, горло свело судорогой от зловонного дыхания. Он чувствовал, как трещит его хребет, лопаются позвонки, а в ушах стоял звон от оглушающего рева, медведь крушил, ломал, стальные доспехи прогибались, дыхание вырвалось из груди Томаса с хриплым свистом, ребра больно задевали одно другое.

Они стояли, упершись в землю, обхватив друг друга, но Томас лишь безуспешно пытался свести пальцы на широкой спине зверя, а медведь с ревом драл когтями стальные доспехи. Стоял жуткий скрежет, ломались крепкие когти, как рыбья чешуя под ножом сыпались на землю булатные пластинки, когти впивались в мелкие кольца кольчуги, и Томас перекосился от боли — длинные медвежьи когти достали через толстый вязаный свитер, впились в мышцы спины.

Он уже не пытался свести пальцы в замок — медведь чересчур широк, — давил зверя изо всех сил, сипло дышал, медведь ревел, рычал, брызгал слюной. Томас слабел, давил из последних сил. Вдруг медведь ослабил хватку, попробовал высвободиться, оттолкнуть железного рыцаря. Томас сжал сильнее, сам удивляясь, что еще держится на ногах. Мощный рев зверя перешел в визг, собачье поскуливание. Он забарахтался, снова попробовал отпихнуться, Томас набрал в грудь воздуха, обхватил медведя крепче — тот стал вроде бы мельче, сдавил как только мог. Под руками затрещало, булькнуло, сверху на шлем обрушилась теплая жидкость, залила глаза.

Томас разжал объятия, быстро отступил. Из огромной пасти, что нависла над ним, хлестала кровь, красные, как горящие уголья, глаза исполинского медведя погасли. Он повалился навзничь, земля вздрогнула и качнулась. Толстые лапы дернулись и вытянулись.

Девушка под деревом сидела с выражением ужаса на грязном перепачканном лице. Томас слабо улыбнулся, бояться больше нечего.

Калика возвращался неторопливо, вел в поводу прядающего ушами коня Томаса. Он окинул Томаса неодобрительным взглядом:

— Что вечно перемазываешься, как свинья... Скорее в ручей, а то засохнет — не отдерешь.

Томас тяжело дышал, в груди хрипело, кололо при каждом глубоком вздохе, словно медведь сломал ребра. Не в силах ответить он только повернул голову в сторону ручья, но шагнуть не решился, боялся, что ослабевшие ноги не удержат.

Олег спрыгнул с коня, подошел к девушке. Она испуганно отодвинулась, в глазах еще жил ужас.

— Дурочка, — сказал Олег убеждающе, — не меня надо бояться, а вон того в железной скорлупе. Сердце у него тоже в скорлупе, предупреждаю!.. Дай-ка поправлю ногу, она у тебя какая-то странная.

Он ощупал ее лодыжку, взялся обеими руками, помял, растянул, круто сдвинул, девушка чуть вскрикнула, тоненьким голоском как зверек в норке, но даже Томас сразу понял, что вывиха больше нет, а легкая боль через день-два забудется.

Он потащился к ручью, стараясь не хромать, изо всех сил держа лицо безмятежным. Берег подался под его железными подковами, Томас упал и на спине съехал в ледяную воду, подняв каскады сверкающих брызг. Ручеек был мал, ноги упирались в противоположный берег, а голова оставалась на этой стороне, студеная вода струилась между доспехами, намочила вязаную одежду, охлаждала избитое тело, Томас чувствовал себя сплошным кровоподтеком, из которого во все стороны торчат сломанные ребра и зазубренные обломки костей.

Он еще лежал в ручье — продрог, но терпел, хоть и стучал зубами. Солнце все еще палит нещадно, вон от зноя мухи падают замертво. Какая вышмыгнет из-под листика, то блеснет слюдяными крылышками, схватит что-то и тут же прячется, пока не превратится в уголек. Трава на берегу съежилась, легла на землю, даром что корни опускаются до ледяной воды — изнемогает.

Сверху послышался сильный голос:

— Сэр Томас! Нехорошо... Гости пожаловали, а он все рыбу ловит. Много поймал?

Томас услышал чужие голоса. Земля осыпалась под его железными локтями, наконец встал посреди ручья, похожий на фонтан в королевском дворце: из всех щелей доспеха брызжут тугие струи воды. За пазухой что-то трепыхнулось. Томас непроизвольно сунул пятерню, пошарил, на ладони прыгала серебристая рыбка с красными плавниками и выпученными сердитыми глазами. Остолбеневший Томас разжал пальцы, рыбка подпрыгнула и булькнула в ручей.

— Это за полдня? — сказал Олег обвиняюще. Эх... — Иди встречай гостей.

— А ты?

— Они жаждут тебя.

Томас вышел все еще слабый, продрогший, но взбодренный. На берегу под деревьями уже стояли три шатра, вокруг суетился народ, а по дороге двигался целый обоз из смирных лошадок — тянули ветхие телеги с убогим скарбом. Следом шли худые, в лохмотьях, почти безоружные люди.

Навстречу Томасу шагнул приземистый лохматый мужчина в рваной рубашке и старых брюках. На веревочном поясе висел короткий меч с деревянной рукоятью. За ним держались два мужика еще беднее и проще и та девчонка, из-за которой дрался, — уже умытая, причесанная, в темных волосах пламенел цветок. Она во все глаза смотрела на Томаса, что-то быстро-быстро шептала двум мужчинам.

Лохматый поклонился Томасу:

— Я вождь племени, меня зовут Самота. Это моя внучатая племянница, хитрая и ленивая, но мы любим свой народ, не хотим ничьей гибели... Спасибо, могучий воин! Почти нас присутствием, погости.

Томас развел руки, оглянулся на Олега за поддержкой:

— Спасибо. Мы бы рады, но надо ехать.

— Едешь к морю? — спросил вождь.

— Да.

— А потом? В Константинополь?

Томас удивился, встревожился:

— Откуда знаешь?

— Все едут в Константинополь, — ответил вождь спокойно. — Дороги мира идут через этот стольный град. Ты — франк. Сюда шел через Константинополь, обратно не минуешь.

— Верно, — признался Томас. — Но я не могу терять времени.

Самота обернулся к помощникам, быстро переговорил, снова обратился к рыцарю:

— Уедешь сегодня, до полудня будешь сидеть на берегу. По этой дороге нет портов, а корабль Гелонга — это мой родственник! — уходит лишь после праздника.