Юрий Никитин - Стоунхендж

Томас шумно выдохнул воздух. Все-таки легче. Двое язычников на одном ковре было бы многовато, а так они двое против одного. Правда, упорного в своем безверии как медведь в родной берлоге.

— А как тебя назвали в новой вере?

— Не знаю, — ответила она просто. — Больше мы того человека не видели.

Олег хохотнул:

— Хороша твоя вера... Держись крепче!

Их подбросило, затем ковер накренился и понесся, как санки с крутой горки. Ветер засвистел в ушах, Томас сжал в кулаках мохнатую складку с такой силой, что потом все умельцы мира не разгладят. Хотел сказать женщине, чтобы сделала то же самое, но она уже сама вцепилась, как клещ. На этот раз побледнела, лиловые глаза расширились.

— Ничего, — утешил он неуверенно, — все равно теперь ты спасена. От половцев.

Олег услышал, крикнул сквозь свист ветра:

— Конечно! Брякнуться всего с пары верст!.. Сэр Томас, ты расскажи, как летел вверх тормашками с башни Давида... Сажен сто, поди, была в высоту? А ты, никак, в полном рыцарском доспехе?

Женщина обратила к рыцарю неверящие глаза. Томас отмахнулся, едва не сорвался с ковра.

— Ну, было, упал. Я ж говорил, мне повезло. Я успел взобраться только на первую ступеньку...

Ковер опустился до белого слоя облаков. Врезался под углом. Холодный туман забивал дыхание. Ковер скоро промок, скользил под пальцами. Томас держался изо всех сил, а когда наконец вынырнули из белой мглы, чуть не застонал от злости.

Они были еще высоко, ковер все так же быстро снижался, а летел над унылым болотистым краем, словно уже попал в родную Британию. Деревья торчали редкие, каргалистые, а чем дальше, тем их было меньше, а водяных проплешин больше.

— Сэр калика, — сказал Томас напряженно, — ты бы сделал что—нибудь?

— Что?

— Ну, что-нибудь свое, нечестивое. Пошепчи, поплюй... Так не хочется с высоты в такое... благоуханное, как портянки МакОгона, болото!

Олег буркнул:

— Колдовать — богопротивное дело. А ты — воин креста.

— Да, но... ежели язычник поможет христианину, то уже богоугодное.

— А ежели и язычник при этом спасется?

Томас подумал.

— Ну... тогда ничья. Опять же на мне греха не будет.

Женщина слушала, раскрыв рот. На непонятные речи железного человека еще непонятнее ответил странный человек в волчьей шкуре:

— Я так долго старался это забыть, что теперь вовек не вспомню.

— Даже болото не освежит память?

— А что болото? — ответил Олег равнодушно. — Человек всю жизнь в болоте, еще худшем, а привык и не замечает. Даже квесты, драконы, прынцессы, сундуки злата, башни Давида — болото...

Ковер немного выровняло, он понесся над болотом почти ровно, только подпрыгивал на невидимых кочках. Гнилостные испарения ударили в нос. Томас застонал, почти с ненавистью посмотрел на калику.

Ковер на скорости коснулся затхлой воды. Его подбросило, пронесся по воздуху и снова тяжело шлепнулся, распугав лягушек. Так его и протащило еще несколько саженей, подкидывая на волнах, сшибая мелкие болотные кочки.

Их залепило грязью, на ковре была грязь, ошалевшие лягушки, тина, сорванные болотные растения, пиявки. Томас не успел захлопнуть забрало, в лицо плеснуло такой гадостью, что невольно опустил руки.

Он ощутил, что его сбрасывает встречным ветром, нечто тяжелое обрушилось на спину, вмяло в залепленный грязью ковер. Дальше не ощущал что с ним и где он, пока ветер не утих, а вокруг не забулькала грязь.

Над ухом проревело:

— Никак в отшельники метишь?.. Размечтался!

Томас судорожно ухватился за стебли, вскинул подбородок. Жидкая и густая, как сметана, грязь колыхалась. Томас выпятил губу, не давая перехлестнуться через край. Поблизости торчали две грязные, дурно пахнущие кочки. Обе медленно начинали шевелиться. Возле ближайшей из воды поднялась рука, неспешно отерла грязь с листьями болотных трав. Появились блеснувшие, как два чистых изумруда, глаза, а знакомый голос со взбесившим Томаса благодушием сказал:

— Черт смолоду в болоте сидит и — ничего!

Вторая кочка, оказавшаяся головой женщины с таким странным именем, стала медленно отодвигаться. Олег наблюдал одобрительно.

— Чутье есть. Там дальше сухо. Верст через двадцать.

— Сэр калика, — простонал Томас, — а поближе не можешь сделать?

— Я ж не бог.

— А жаль, — простонал замучено рыцарь, его тянуло на дно так, будто на нем, кроме доспехов, была еще жена, ее мать и вся ее родня. — Ты хоть и богопротивный язычник...

Олег молча шел через темную воду. Ощущение было таким, будто продавливался через теплое масло, вода, если не считать мути, что они подняли, выглядела на удивление чистой. Он зачерпнул в горсти воду, подул. Томас смотрел подозрительно, а когда калика плеснул себе в лицо и засиял, как очищенное яичко, чертыхнулся, перекрестился благочестиво, хотел было идти дальше, но уловил краем глаза движения спасенной женщины. Она даже опустилась с головой, видны были частые движения рук под водой, а когда поднялась, Томас ахнул и остановился.

Разводы сажи и копоти исчезли, лицо женщины сияло молодостью и чистотой. Серые седые волосы обрели цвет спелой пшеницы. Томас поспешил сказать себе так, чтобы не сравнить с расплавленным золотом, которого простолюдины не знают. Теперь он видел, что ее морщины, как и серая кожа, были только разводами грязи и копоти.

— Ладно, — сказал он с недоверием, — эта колдовская вода не для христианских душ... Сэр калика, а что насчет ковра?

— А ты сможешь им пользоваться, ежели достанешь?

— Да нет, вернуть бы хозяину... Вещь ценная.

— Или продать по дороге, — сказал Олег ему в тон, — ибо идем в другую сторону... Ишь, как в тебе живет грабитель-крестоносец! Сможешь достать, ищи. Только и нести тебе.

Томас безропотно двинулся вслед за Олегом. По шлему легонько стукнуло. Он машинально поднял руку, ощутил слабый толчок. В стороне плеснуло, храбрая жаба поплыла хвастаться своим подвигом.

Олег украдкой наблюдал за рыцарем. Крепкий и отважный, он обладал, оказывается, и редкостной силой духа. Другой бы уже расплакался, проклинал бы всех и вся, от чаши бы отказался — и без того труден обратный путь крестоносца на родину, а этот прет еще и кучу железа, как еще коня не умудрился затащить на ковер! Правда, конь уже запалился в скачке, такой для боя непригоден, только на работах в селе... И совершенно чужую бабу спас, рискуя и жизнью, и чашей, и Крижаной. Неужто в мир наконец-то проходят другие ценности, которые он так долго готовил?

— А где мы оставим женщину? — спросил Томас.

Калика равнодушно пожал плечами.

— Лучше всего здесь.

— В болоте?

— А что? И в болоте люди живут.

Томас огляделся.

— Люди? Не вижу людей. Нет, сэр калика, в болоте как-то нехорошо. Утопнет, так это будет на моей христианской совести. Тебе что, ты язычник. Ты можешь сказать даже, что жертвуешь болотным богам...