Юрий Никитин - Стоунхендж

— Ты настолько не хочешь меня взять с собой... что готов рискнуть чашей?

Томас ощутил, как будто его стукнули по голове боевым молотом. Чашу он обязан донести любой ценой. От этого зависит больше, чем человеческая жизнь, даже многие жизни. Быть или не быть целому народу, которому начертано совершить... перевернуть... создать... Словом, от усилий его, Томаса Мальтона, зависит будущее целого народа, а то и всего мира. И тут никакая добавочная помощь не будет лишней.

Томас решительно отстранил обереги и посох в ее руке.

— Нет. Мне, воину Христа, не гоже знаться с язычеством.

Она сказала потерянно:

— Тогда мы погибли. И чашу не донести. Он доверил посох только тебе. И только ты можешь вызвать к жизни те заклятия, которые он вложил в посох.

Томас покачал головой.

— Неужели он и это предвидел? Он не мог обращаться к магии... по своим рыцарским принципам. Я их так называю, а он именовал как-то иначе, сложнее. А я, не будучи связанным его обетами, могу...

— Так чего же тебе еще?

Томас вскрикнул в муке:

— Но не могу по своим обетам!.. Я — воин войска Христова!

Она посмотрела пристально, внезапно предложила, вспомнив калику, его насмешки, даже воспроизведя его интонации:

— Церковь лишь возрадуется, когда ты вызовешь демона... и подчинишь его. Заставишь выполнять богоугодные дела.

Томас смотрел с сомнением.

— Да?.. Но если бы я знал, как с ними общаться. Рассказывают, благородный рыцарь Денелон с ними даже в кости играл и пьянствовал, когда его настоящие друзья оставили... А я только драться могу. Даже с демонами готов, хотя их, как я слышал, кроме святой воды и креста ничего не берет.

— Надо попробовать.

— Но как?

— Не думаю, чтобы калика оставил тебе посох, которым трудно пользоваться. Покажи... Видишь, тут вырезаны значки...

Томас с неудовольствием отстранился.

— Я и своей-то грамоты не очень... а тут еще буквы вовсе не людские...

— И не кириллица, — сказала Яра со вздохом. — Те бы я прочла...

Томас с сочувствием смотрел на ее помрачневшее лицо. Яра закрыла глаза, шевелила губами.

— Это черты и резы. Мой старый учитель знал этот язык. Но меня уже не учил, этот остался языком волхвов и ведунов. Но я была любопытная, я подсматривала тайком... Неужели вещий Олег и это предусмотрел?

Томас смотрел неверяще.

— Ты сумеешь прочесть?

— Вряд ли... Но я попытаюсь. И, сэр Томас, разве ты не видишь двойную выгоду? Я могу быть тебе полезной в дороге, а когда ты доставишь меня по пути во владения моего жениха, то получишь... богатое вознаграждение. И сможешь рассказывать, что захватил его при разделе добычи в захваченном Иерусалиме!

— Что ж, — сказал он, ненавидя себя за такое решение, — я вынужден согласиться. Но этот путь намного опаснее, чем был раньше...

— Я выдержу, — пообещала она.

Он выругался про себя, с ненавистью глядя на ее нежную шею. Пальцы заныли от желания схватить эту шею и стиснуть так, чтобы хрустнули позвонки. Неужели она не понимает, насколько это все опасно?

— Там ждут не только сбитые в кровь пятки, — пообещал он. — Но если даже распорешь свое толстое брюхо, не приходи за помощью.

— А разве приходила я? — удивилась она. Глаза ее были невинные,

Их короткому миру пришел конец, оба это знали.

Вдвоем они изловили коней, третьего взяли как запасного, сложили на него запасные мешки. Времени в обрез, даже если больше ничего не случится. Тайным нанесено лишь временное поражение. А ответный удар может быть страшным. Теперь там знают их настоящую мощь.

— Хорошо, — повторил Томас тяжело, чувствуя, что делает роковую ошибку. Может быть, смертельную. — Ты едешь со мной до земель твоего жениха. Но будешь выполнять все мои желания. Понятно?

В ее глазах мелькнул испуг, тень колебания. Он поднял руку, чтобы отправить ее обратно, но она сказала быстро:

— Я согласна. Если только твои желания не будут касаться...

— Стоп! — сказал он яростно. — Я сказал, все желания. Значит, все желания. И выполняешь их беспрекословно. Быстро, сразу.

Она посмотрела в его суровое лицо долгим взглядом. Томас был уверен, что откажется, он только сейчас понял, что его требование можно истолковать совсем иначе — дуры-женщины ухитряются понять иначе, даже если ясность требований исключает неверное толкование. Но в ее лиловых глазах блеснули странные искорки.

— Хорошо, сэр Томас, — сказала она ровным голосом. — Я клянусь выполнять все твои требования. И желания.

Он стиснул зубы. Все еще надеялся, что откажется, но просчитался. Ответил, пряча глаза:

— Клятва вассала принята. В свою очередь клянусь, что с моей стороны не будет никаких действий... которые... гм... можно было бы истолковать... как порочащие честь и достоинство... моего вассала.

Опять в ее странных глазах он прочел то же непонятное выражение. Сердясь на себя, вдвинул меч в ножны, забросил перевязь через плечо.

— Аминь, — сказала она. — Поспешим, сюзерен? Кони есть, можно выбрать. Калика был бы очень недоволен, не поспей мы в твою Британию. Его жертва была бы напрасна.

Некоторое время ехали по опушке леса. Когда далеко замаячили высокие башни замка, дорога резко свернула в лес, а дальше пошла петлять среди самых жутких буреломов, завалов, продиралась сквозь чащи, пряталась по низинкам и лесным овражкам.

Томас удивленно покачал головой.

— Представляю, что здесь за хозяин!.. Один человек такую тропу не проложит. Это ж сколько народу избегает такого владетеля?.. Нет, такое можно встретить только на Руси.

Яра наморщила лобик.

— По-моему, мы уже вышли из Руси... Иль не вышли? Говорят здесь так же, мы племена одного корня — «от можа и до можа», как говорит мой дядя...

Томас передернул плечами.

— Не напоминай мне о своем дяде!

— Странно, ему понравилось с тобой общаться.

Томас вскинул руку, призывая ее к молчанию. Впереди спрыгнул на тропинку, загораживая путь, крепкий мужик в зеленой одежде. Из кустов справа и слева вышли еще двое. Томас быстро оглянулся. Дорогу к отступлению загородили двое с топорами.

Первый, спрыгнувший с дерева, вытащил из ножен короткий, но явно острый, судя по блеску лезвия, меч. Он был вожаком, чувствовалось по движениям, по тому, как смотрели на него другие.

— Кошелек или жизнь? — предложил он насмешливо.

— Так сразу не решишь, — ответил Томас. — Жизнь такова, что вопрос трудный... Может быть, мы посидим у костра за кувшином вина, отведаем подстреленного вами оленя, поговорим?

— У тебя есть еще и вино? — обрадовался вожак.

— Я говорил о вашем вине, — объяснил Томас, закипая. — Один мой

друг научил меня не брезговать общением с разной рванью. Мол, все человеки, но мое христианское смирение не простирается так далеко и не длится так долго. Если есть у вас вино, отдавайте, а за это я отпущу вас целыми.