Юрий Никитин - Откровение

В двух шагах стоял не то горбун, не то гном. Лохматый, грязный, с грубым лицом простолюдина, он пытался выглядеть доброжелательным, но Томас ясно видел подлость во взгляде и низость в перекошенной роже. Даже одет странно: кожаные портки, добротные сапоги, но жилет из толстой кожи наброшен прямо на голое тело. Грудь настолько заросла черными волосами, что в ней наполовину затерялся амулет, явно нечестивый. Уши острые, почти нечеловеческие, глаза навыкате смотрят нагло, а в шапке черных, как смоль, волос можно свить гнездо. Или спрятать рога. Томас с отвращением смотрел

на длинный горбатый нос, что нависал над верхней губой, а та в свою очередь карнизом нависала над нижней, ибо подбородка почти не было.

— Хороший костер, сэр Томас, — проговорил горбун осторожненько.

Томас рассматривал его хмуро, отвечать не спешил. То, что его знают, не удивительно: не так уж и далеко отъехал. К тому же простолюдин должен знать знатных рыцарей. А если это черт, все равно раздражение при виде наглой хари подавляет чувство беспокойства. Никто не смеет смотреть так нагло, с затаенной усмешечкой, как будто знает, что у собеседника что-то расстегнуто, но сообщить не спешит, пусть увидят и другие.

— Неплохой, — буркнул он.

Синие глаза смотрели холодно, к костру не приглашал: сам напросится, по роже видно. Из земли ли вылез, или же из костра: уж больно вспыхнуло... Томас потянул ноздрями, от горбуна попахивало серой.

Горбун переступил с ноги на ногу:

— Сэр Томас, когда под рукой нет меча — рыцарь хватается и за простую палку! Я мог бы подсказать то, что ищет и не находит твой друг... довольно знающий, надо признать.

Сердце Томаса подпрыгнуло. Он быстро взглянул в ту сторону, куда ушел Олег. Вот бы в самом деле поднести подарочек этому зануде: возвращается, а Томас спокойно так указывает дорогу, по которой можно пробраться в глубь преисподней!

— И что взамен? — спросил он сдержанно. — Душу, конечно?

Горбун всплеснул руками:

— О, зохен вей, зачем так сразу? Игру начинают по маленькой.

Томас огрызнулся:

— Сам знаю. Но что у вас, чертей, считается маленькой?

— О, сэр Томас...

— Ну-ну, говори.

— Я ставлю дорогу против вон того великолепного коня...

— То чужой конь, — предупредил Томас. — Можно играть только на белого.

— Тем лучше, — приятно изумился горбун. — Настоящий королевский конь. Я о таком даже помыслить не смел...

Он умолк, глаза выжидательно следили за Томасом. Томас после минутного колебания указал место у костра в двух шагах от себя, где ветер дул от него. Горбун, часто кланяясь, разом потеряв наглый вид, смиренно приблизился, осторожно сел.

— Доставай костяшки, — велел Томас.

Горбун послушно сунул руку под полу жилета, а когда вытащил, пальцы сжимали такую огромную кружку, выточенную из слоновой кости, что Томас невольно изумился, как там помещалась, и почему не оттопыривалось. Горбун потряс стакан, собирался выбросить содержимое на землю, но Томас властно протянул ладонь:

— Дай-ка сюда!

— Как будет угодно рыцарю...

Стакан оказался тяжел, как только его и поднимает этот с пейсами, а кости, которые высыпал себе на ладонь, были горячие и тяжелые, будто их недавно выхватили из адского горна. Грани светились оранжевым светом. Томасу почудились смутно просвечивающие колдовские знаки. Он трижды перекрестил эти гнусные сарацинские штучки, которые немало головной боли доставили крестоносцам, прошептал начало молитвы Пресвятой Деве, лишь тогда ссыпал обратно, потряс, глядя на странного горбуна, рывком высыпал на каменную плиту.

Костяшки с сухим пощелкиванием разбежались по всему камню. Томас удовлетворенно улыбнулся. Он знал, что верная рука не подведет и на этот раз, как не подвела в день жаркой и кровавой битвы за Антиохию, когда за час до сражения он выиграл коня у сэра Дугласа, доспехи у сэра Тревера Болотного, золотую уздечку у сэра Триптонома, а доблестного, но неудачливого сэра Крис де Бурга оставил вовсе голым.

— Две пятерки и шестерка, — заявил он. — Что значит верная рука и верность Пресвятой Деве. А что покажет твоя сторона?

Горбун угрюмо собрал кубики в стакан, долго тряс. Глаза его тревожно поблескивали. Томасу почудились страх и колебание. Наконец ночной гость решился, кубики с прежним веселым стуком разбежались по камню, замерли, уставившись в звездное небо белыми боками с черными точками.

— Две пятерки.... И шестерка, — проговорил он с облегчением. — Фу... Выходит, удача тоже может помочь бедному иудею.

Томас уязвлено нахмурился. Удача существует лишь для слабых, ленивых и неумных. А сильные презирают удачу, предпочитают успех, что достойнее мужчин.

Он метнул кости. Две шестерки и пятерки! Улыбаясь, он жестом пригласил черта, а это наверняка он, вон какие пейсы, повторить попытку. Хмурясь, горбун нервно жевал губу, длинный нос подергивался как у суслика. Наконец решился, осторожно высыпал кости на середину камня.

У Томаса дернулось сердце. Две шестерки и пятерка!

— Ну, — сказал он, — трижды такое чудо не повторяется. Поглядим, что даст судьба в этот раз...

Но на душе было холодно, он чувствовал ледяное дыхание беды. На всякий случай перекрестил кости, перекрестил стаканчик, еще бы святой водой сбрызнуть, на всякий случай подержал над рукоятью своего меча, где был гвоздь из креста Господня... когда-то был, и, под пристальным взглядом незнакомца — держись, нечисть! — со стуком опрокинул кружку на камень. Звонко щелкнуло, мелкий осколок просвистел по воздуху. Горбун даже отпрянул, слышно было, как во тьме щелкнуло о дерево.

Томас не успел поймать взглядом раскатившиеся кубики, как горбун просветлел лицом, уже окрепнувшим голосом сказал укоризненно:

— Ты великий воин, но зачем же стаканчик ломать?.. Вот и выпало по силе, а не по...

Томас застыл. Все три кости замерли, на белых квадратиках сиротливо чернело по одной черной точке. Уже обречено смотрел как черт небрежно встряхнул костяшки, неспешно высыпал, с гадкой улыбкой превосходства глядя рыцарю в глаза. Какая бы мелочь не выпала, все равно будет больше...

Челюсти Томаса стиснулись так, что превратились в одно целое. Черту мало победы, еще и поглумился напоследок: все три шестерки!

Горбун поднялся, стаканчик и кости мгновенно исчезли. Томас успел подумать в бессильной ярости, что наплевать бы на все условности, схватить эту мразь за тонкую шею, давануть так, чтобы сладко захрустели кости, а то и шмякнуть с размаха о дерево...

...но лишь вздохнул, только эти условности делают человека человеком, как повторяет калика, а горбун тем временем отступил к коням, в глазах было все еще опасливое выражение, явно читал рыцаря по глазам, и даже когда нащупал уздечку коня, лицо еще дергалось от страха.